Оля Цыбульская: Не исключаю, что Винник вернется в Украину на белом коне

Ниже представлена сокращенная версия нашего разговора. Полное интервью смотрите на YouTube канале РБК-Украина.

 

– Как для тебя началась полномасштабная война?

– Такой вопрос, знаешь, который, во-первых, не то что потерял эмоциональную окраску, а остроту ощущений. Даже только что перед тем, как зайти в студию увидела о прилетах в Чернигове (разговор состоялся 17 апреля - ред.), и они мне сегодня болят, наверное, больше, чем то, что я испытывала 24 февраля.

Это была такая большая общая боль, которую мы разделили на всех, а теперь каждая новость прилетает конкретно в сердце. Я встретила так же как и все: в шоке, страхе, боли, желании что-то делать прямо сейчас.

И в глобальном страхе, прежде всего, за своего ребенка, потому что в таких ситуациях снимаются все социальные нормы, и ты становишься просто женщиной, просто мамой, думаешь о том, чтобы уберечь своего ребенка.

– Что помогло держать здравый смысл, моральное состояние?

– Не было здравого смысла. Мне кажется, что мы все тогда не были в здравом уме, мы были в шоковом состоянии. Не думаю, что тогда нами руководила какая-то логика, скорее как раз инстинкты сохранения себя.

Прежде всего мне хотелось опять-таки обезопасить своего ребенка. И мы думали о сыне в тот момент, особенно первые дни, когда ты не понимаешь глобально, что происходит, как это происходит в таком масштабе, потому что война - это не новое слово для нас всех с 2014 года.

Я не могу сказать, что я участвовала или я точно это чувствовала на себе, но я была на "нуле" с 2014 года несколько раз. Я понимала, что это происходит постоянно, но когда это в таком масштабе, когда ты слышишь, что происходит в Гостомеле, когда танки заходят на Оболонь и когда ты вообще дезориентирована, тогда была первая мысль - это схватить Нестора и спрятать его, думать, что будем делать, если они подойдут поближе.

Потом уже месяц за месяцем мы приводили себя в какое-то среднестатистическое адекватное состояние и учились жить заново в тех условиях, которые сегодня есть. И я горжусь нами, потому что третий год войны, действительно очень сложные сейчас ситуации, очень болезненно воспринимать все происходящее. Но меня сильно вдохновляют люди, которые о жизни, которые продолжают искать смыслы, не ищут повода "собачиться", а ищут провода объединиться и усиливать то, что у нас есть.

– Сейчас ездишь на передовую к военным, общаешься с ними?

– В воинские части - да. Выступаю, есть благотворительные концерты. На самую передовую не еду, Нестор очень четко это понимает и очень тонко чувствует.

Когда я была в Харькове, в городах по линии фронта, он не спит, нервничает, потому что я его туда не беру. Я его с 24 февраля вожу за собой постоянно, а вот в эти города говорю, что он со мной не едет. Он начинает очень сильно переживать.

Он начал говорить что, думает о том, что было бы, если бы меня не стало. И я вижу его эмоциональную реакцию. Я ему объясняю, что в общем нужно учиться жить без мамы, и чем старшим мужчиной ты будешь становиться, тем лучше нужно, чтобы у тебя был этот навык, но я вижу как его это волнует.

Если я могу исполнять свой долг, быть артистом и помогать не находясь на самом "нуле", пока в этом нет крайней нужды, то я все-таки думаю о его состоянии, как он засыпает и чтобы ему было спокойнее.

– А как вы с мужем сыну объясняли эту войну?

– Он родился в 2015 году. Я солгу, если скажу, что я своего ребенка сажала напротив и говорила: "Сын, смотри, это москали". Такого не было, но он в контексте.

Когда я ездила на передовую и к пограничникам, привозила ему соляные свечи, которые делали военные, провозила гильзы раньше. Когда он меня спрашивал, что это, я говорю: "Идет война, у нас есть защитники, которые нас защищают. На нас нападает Россия, она оккупировала наши территории".

Я ему рассказывала о Крыме, рассказывала о Донецке, показывала фото, где я была раньше, выступала. Поэтому он в контексте всего, но для ребенка девяти лет это где-то далеко, то есть он не может еще так почувствовать на себе, к счастью.

Тогда в первые дни (полномасштабной войны - ред.) в паркинге он начал спрашивать, что происходит. Я ему говорила: "Нестор, россияне вот здесь, они могут зайти, у них оружие, это опасность, это террористы". Он стал спрашивать, могут ли они нас расстрелять. Я отвечаю да, но не запугиваю, а реально объясняю.

Он ненавидит все российское. Он очень особенно реагирует, когда слышит русский язык на улице. Причем он не делает этого агрессивно, а пытается вступать в диалог. Я ему объяснила, что нельзя агрессивно заставить людей, и так должно быть в семьях. То есть любить свое и себя надо с самого детства, но это нужно делать очень естественно, как дышать.

Мне кажется, что одна из причин для того, чтобы эта война закончилась и больше никогда не возвращалась в нашу жизнь - это нам нужно с детства учить любить свое и понимать какие мы крутые, и насколько мы самодостаточны, уникальны и какая у нас богатая культура.

Оля Цыбульская с сыном Нестором (фото: instagram.com/cybulskaya)

– В школе Нестора есть русскоязычные дети? Как он реагирует на это?

– У них англоязычная школа. Половина предметов по НУШ на украинском языке, половина - полностью на английском. Он не рассказывал о том, что кто-то говорит по-русски.

Я вчера на районе вышла купить кофе, и подростки катались на скейтах и говорили активно по-русски. Первый мой порыв был подойти и сказать: "Я, бл*ха, в Москве что ли?"

Потом я ставлю себя на место 13-летних детей, представляю, что какая-то престарелая кобита начинает мне рассказывать, как жить. Как я реагирую как ребенок? Я, скорее всего, если мне не хватает воспитания, пошлю ее на три буквы или сделаю вид, что я ее услышала и замолчу. Когда она отойдет, я продолжу делать то же самое.

Я понимаю, что это вообще не работает. Я всю жизнь езжу в очень разные города, маленькие населенные пункты и поселки с концертами, и я понимаю, что надо с людьми говорить и петь на украинском так, чтобы они хотели повторять за тобой.

Помню свой концерт в Марьинке, когда началась война. Я выступала в доме культуры, пришли разные люди, которые на меня волком сначала смотрели. Я чувствую этот холод в определенный момент, когда зал никак не реагировал. Потом ко мне подходили женщины и говорили: "Если бы нам так говорили об Украине, так объясняли об украинской культуре раньше, здесь, возможно, этого не было".

Я пока не вижу другого инструмента, кроме влюблять. Вот мне бы хотелось влюблять в свое.

– А что ты думаешь в моменты, когда в наши топчарты музыки попадают российские артисты?

– Был момент, когда я материлась, меня это бесило, и я плакала. Плакала, потому что когда я приехала в Киев, поняла, что мое призвание - это шоу-бизнес, что я хочу его строить, а его до сих пор нет. У нас есть шоу, и нет бизнеса.

Все заработанные деньги я постоянно инвестировала назад, поэтому я не езжу на дорогих автомобилях, не сижу в браслетах Cartier и т. д. Я о том, что мне всегда хотелось реинвестировать в украинский, украиноязычный шоубизнес, потому что мне оно болит.

У нас очень классная индустрия, много разных стилей, творческих людей. Каждый творит что-нибудь понемногу, но очень качественное. Когда я видела российских артистов, я поначалу "вкурвлювалась", но мы же с вами умные люди.

Я начала разбираться, почему это так работает, общалась с людьми, занимающимися digital-маркетингом. Они объясняли мне, что Россия очень долго вкладывается в шоу-бизнес. Они на этом зарабатывают очень большие деньги. У них система заработка от прослушиваний настроена гораздо лучше, чем у нас. Они знают, что украинцы понимают русский язык.

Россия постоянно делала все, чтобы мы были в одном культурном пространстве, чтобы мы смотрели одни фильмы, слушали одну музыку, отмечали одни праздники и воспринимали себя как одно культурное пространство.

Они таргетируют свои песни на Украину, чтобы они выскакивали в рекомендациях. У них хватает и на ракеты, и на музыку. Они понимают, что культура - это оружие. У нас такого финансового ресурса нет, и у нас культура "не на часі".

Но культура - это реально инструмент, и мы должны его использовать, потому что это наше информационное поле боя. Мы там тоже не имеем права проиграть, прежде всего, на территории Украины.

Это я себе еще объясняю потому, что не хочу верить, что украинцы слушают это г*вно. У нас очень много классной музыки, у нас реально ренессанс среди молодежи.

Каждый раз, когда вы берете гаджет, осознавайте, что когда вы что-то смотрите, вы отдаете туда часть своей жизни, во что-то инвестируете. То есть нужно инвестировать в себя. Выберите из палитры людей, которые вам нравятся, и туда вдыхайте жизнь.

– Ты сказала, что украинского шоу-бизнеса нет. Что это значит?

– Есть люди, которые всю свою жизнь посвящают сцене, которые не представляют своей жизни по-другому. Когда во время карантина все закрылось, я ходила в лес, надевала платья, делала мейкап и пела соловьем, пока мой сын играл в футбол. Я не могу без этого.

Но чтобы был бизнес, должны быть инвестиции, окупаемость полностью, чтобы каждый получал свою зарплату, а после этого должна быть доходная история. То есть, это как твой бизнес.

У нас все движется впритык. Особенно у тех артистов, которые не работали на российском рынке. Плюс у нас пока нет инструментов и законодательства, регулирующего авторское право. У людей пока нет привычки платить за контент. Хорошо, что YouTube как-то монетизируется сейчас.

Когда у нас придет понимание, что это тоже профессия, индустрия; когда мы начнем говорить об этом нормально, что за моей спиной стоит команда, о которой я думаю, так же как о Несторе; когда у нас появится привычка покупать подписку на прослушивание музыки, ходить на концерт и платить за это деньги; когда у нас будет законодательство, регулирующее это все; когда к нам зайдут лейбли большие, тогда это превратится в бизнес.

Пока это просто ремесло, очень сложное, которое находится в процессе эволюции и которое, дай Бог, за мою жизнь, дойдет до доходной системы, которая тоже будет частью бюджета нашей страны.

– В одном из интервью ты говорила, что писала украинские песни, когда это не было модно. Я правильно понимаю, что фактически украинским артистам было выгоднее на русскоязычную аудиторию работать?

– Мы утром просыпались, по телевизору шла "Утренняя почта". У нас тогда не было ни M1 Music Awards, ни "Музичної платформи", ни "Великого весняного концерту". У нас была "Песня года", то есть единственная платформа, по которой ты можешь себя транслировать как артиста.

Затем появилась "Територія А", которая была взрывом украинской музыки. Вот здесь мы развивались в своем пространстве, своей тусовке.

Я не думаю, что выгоднее было писать для русскоязычной аудитории. Просто такой был тогда шоубизнес, по радио играл Коля Басков, Филипп Киркоров.

Когда я приносила свои песни на радио, мне говорили: "Ну что, тебя после Баскова поставить? Послушай, какая там аранжировка, сколько она стоит. Посмотри на клип их с Таей Повалий, который стоит 55 000 долларов".

А тогда действительно чтобы записать песню, нужно было намного больше суммы, чем сейчас. Режиссеры говорили, что они от 15 тысяч долларов. Это что, почку пойти сдать? И это не выгоднее. Ты искал возможности, но все целились в такой шоубизнес.

Российские артисты имели возможность арендовать Дворец "Украина", снимать дорогие видеоработы и аранжировки. А мы слонялись туда-сюда, где-то там подзаработал, там подзаработал, там договорился, там еще что-то.

Ты так между капельками, но все равно когда иначе не можешь, понимаешь, что это для тебя естественно. Со мной так было после "Фабрики", когда мы очутились в Москве, готовились к конкурсу, чтобы представлять Украину.

Мы тогда два месяца были на подготовке, после чего я сказала, что это вообще не мое и люди не мои, и оно мне не подходит, и я хочу домой. Мы с Сашей на этом фоне тоже перестали работать после конкурса. Не моя история, я хочу домой.

– Мне кажется, что когда артист за границей говорит, что он из Украины, к нему сразу возникают вопросы. Вот у меня, например, вопрос тех, кто уехал из Украины. А точнее к людям, которые ждут их возвращения и хотят этого.

– Когда ты перестаешь идеализировать людей, а просто их воспринимаешь такими как есть, понимаешь, что может быть все, что угодно. Я не исключаю, что через пять лет Олег Винник приедет на белом коне, скажет: "Девочки, я скучал".

Расскажет какую-нибудь историю, которая теребит каждую женскую душу, как он плакал, как он сомневался, но постоянно заходил на страницу каждой, читал ее посты и т. д. И все.

Человеческая память может быть долгосрочной и краткосрочной. И когда нам очень хорошо, срабатывает краткосрочная. Я могу притвориться глупенькой, что уж такого не будет, но разные люди, у них разное мировосприятие, и надо быть в адеквате, что может быть по всякому.

Таких людей, которые пытаются более или менее адекватно оценивать пространство, больше. Я делаю все для того, чтобы окружать себя такими людьми. Для меня это моя Украина, и для меня это мои люди.

Я не жду возвращения тех, кто уехал, я не слежу за тем, что у них в жизни происходит. Честно, мне все равно. Они думают, как дальше жить, зарабатывать, творить и что придумать, чтобы кому-то быть нужными.

Меня больше волнуют люди, разбросанные по миру. Мне хочется здесь делать что-то, чтобы они видели смыслы и хоть какой-то маленький крючок, за который можно зацепиться и приехать назад, потому что мы очень классный народ и я верю, что нам нужно держаться в куче.

И если моя деятельность станет причиной того, что кто-то скажет: "Бл*ха, я так скучаю, я так хочу домой", то я буду очень счастлива.

Оля Цыбульская не исключает возможности возвращения Олега Винника в Украину (фото: instagram.com/cybulskaya)

– Давай о культуре, которая якобы "не на часі". В комментариях под твоим постом прочитала обвинение, что ты якобы ставишь государство перед выбором "либо культура, либо война". Что ты думаешь об этом?

– Советская культура, российская пропаганда пытается не вести диалог, а уничтожать нас по принципу "или, или": ты или с нами, или мы вас уничтожим; или вы часть России, или мы вас уничтожим; вы либо говорите на нашем языке, либо вас не будет. Они заинтересованы в уничтожении нашей страны.

Я очень хочу, чтобы все, что человек видит, слушает и смотрит, зародило одну простую мысль: в жизни можно не "или, или", а "и, и". Нам нужно возрождать и культуру, и сельское хозяйство, и малый, средний бизнес, и донатить военным, и думать о фронте.

Бл*ха, мы едем на велосипеде, который горит и без седла, у нас, курва, война. Нам нужно браться за все, и это очень тяжело, но тяжело и не браться. Мы не можем нивелировать какое-то направление и сделать его менее важным.

Культура - это как раз то, что нас объединяет. Они хотели, чтобы мы говорили на одном языке, слушали одну музыку, смотрели одни фильмы, чувствовали себя одним целым. А мы отдельный народ и отдельное государство.

– У тебя есть знакомые артисты, которые мобилизовались?

– Виталий Козловский. Ярмак, мы с ним виделись в ВСУ.

– А ты поддерживаешь бронирование артистов от мобилизации?

– Я не поддерживаю бронирование кого-то конкретного. Мне кажется, что есть люди, которые действительно многое делают нас свои локации. Поэтому я бы не делала такого бронирования именно по профессии, потому что страшно всем: и артистам, и продавцам, и фармацевтам, и врачам. Всем все равно страшно.

– Кого из наших современных артистов ты слушаешь?

– Latexfauna. Очень крутые парни, мне нравится вайб музыки.

Мне очень нравится Филипп Коляденко. Я считаю его феноменальным композитором.

Для наших детей, которые изучают сейчас украинскую культуру, Тарас Шевченко - это классика, которую они поймут, но где-то очень далеко. А мне хочется полюбить украинское, чтобы я пришла его и взяла за руку. Жадана так где-то поймала, например.

Я презентовала книгу на радио, он тоже был такой нахмуренный и не очень хотел со мной общаться. Стихи его нравятся, книги нравятся, он не очень понравился (смеется).

Я, переступая свое эго, подхожу и говорю: "Добрый день. Я Оля. Мне очень приятно с вами познакомиться. Что вы, как вы?" Завязываю примитивный разговор, не о глубоком и высоком, а какой-то человеческий, потому что мне интересно с ним подышать одним воздухом.

Для меня Филипп Коляденко, например, тоже живой классик, потому что он очень талантливый человек, пишет классную музыку. Он очень тонко ощущает.

Урывский тот самый, который ставит представления. Поэтому я периодически своему окружению задаю вопрос, а кто для вас люди, на которых вы опираетесь. Так гораздо проще влюблять людей в украинское искусство.

Когда они поймут, какие крутые люди с нами живут, они заинтересуются, а что было до них. О, они, наверное, читали Костенко. Давай посмотрим, кто это такое и тому подобное.

– Мне очень нравится, как формируется наша современная сцена. Опять же, сравнивая с российскими поп-артистами, у нас есть смыслы. Но они нас и не покидают, потому что наши артисты поздравили Аллу Пугачеву с днем рождения. Что ты думаешь?

– Ну, есть и такая точка зрения. Вот кому-то и так нормально, может это какие-то человеческие истории. Я бы это ни делала, для меня это кринж.

Сейчас в момент такой войны быть космополитом "не на часі". Потому что я сегодня еду, Нестор звонит и говорит: "Мама, тревога, ты в пробке стоишь, наверное. А ты спрячься, и такой ливень". В этих условиях, когда он так звонит мне, я себя космополитом не могу чувствовать. Я просто ненавижу всех их.

– Говорим о твоем творчестве. Песни с Михаилом Хомой - это был классный дуэт. Сейчас вы ничего вместе не выпускаете. Я так понимаю потому, что совместная работа выжила себя.

– Мы ведь не играли в дуэт, мы просто сделали две песни вместе. Каждый пошел своей сольной дорогой, а вот как песня "Цьомаю" написалась и она нам зашла, нам хотелось ее сделать вместе. Мы просто кайфонули, и люди кайфонули.

А сейчас я поменялась. И Миша наконец-то пошел в классику, с которой он и начинал. Я очень рад, что этот путь DZIDZIO дал ему возможность снова вернуться к своим источникам. Вчера в машине слушала гимн его исполнения, лучше его никто не поет. Поэтому он сейчас классикой занимается и теперь поет в дуэте с Александром Пономаревым, но я очень рада, он большой молодец.

– А с кем из современных артистов ты хотела бы коллаборацию?

– Ни с кем. Я тебе честно скажу, что дуэт - это каждый раз одни нервы, потому что две эгоистические натуры на одной сцене. Каждый артист себя по-своему видит.

Я очень сильно ревную сцену и зрителей. После каждого концерта говорю: "Попробуйте мне слушать после этого какую-нибудь другую артистку, я вам дам!" (смеется). Я действительно очень искренне общаюсь с людьми и многое отдаю энергетически.

Пока что в моей голове ничего и никто не звучит, но много классных сейчас артистов. Мне кажется, что все начинается с песни. Я тогда предложу кому-нибудь или кто-то предложит мне.

Оля Цыбульская считает нецелесообразным бронировать кого-либо по конкретной профессии (фото: instagram.com/cybulskaya)

– Твоя недавняя книга "Цвіти" стала манифестом к женщинам любить себя такими, какие мы есть? Как вообще появилась идея и о чем эта книга для тебя?

– Это мой жизненный опыт. Когда я приехала в Киев и начала заниматься шоу-бизнесом, очень часто просила помощи, а никто не хотел. А ты в таком возрасте, когда уехала из гнездышка родителей, где ты была идеальная, попадаешь в большой мир и тебе говорят, что ты неправильная.

Я себе пообещала, что в момент, когда у меня получится, а сомнения не было, эти истории, как я приняла какие-то жизненные решения, буду рассказывать просто так, и мне не будет жалко. Возможно, эта история кому-то понадобится, потому что помню тот момент, когда у тебя в кармане 25 гривен стипендии, и это весь твой капитал.

Когда начался ковид, я своей прекрасной приятельнице Светлане Павелецкой включала свою песню и каким-то образом мы перешли к текстам, которые я писала для себя. Она с партнером почитали и предложили сделать такую классную легкую литературу для девушек.

Это была детская мечта. До начала полномасштабной войны это было очень такое девичье ги-ги-га-га, которое мне хотелось, чтобы девушки читали за кофе, клали в сумку, дарили на праздники.

Потом, конечно, она обновилась несколько раз, потому что я изменилась, набралась сока жизненного, вокруг все изменилось. Это моя история женщины, которой сегодня почти 40, которая переживала разные моменты, которая боялась, сомневалась, встретила войну, прожила какие-то сложные моменты, которая не знала, как жить дальше и слепливала себя по частям.

Я не позиционирую себя как писательницу. Я человек, написавший свою жизненную историю. Исходя из того, что сегодня эта книга входит в топ-5 книг о ментальном здоровье, наверное, кому-то она таки пришлась по душе и помогла.

У меня нет цели, чтобы это нравилось всему миру, но у меня есть цель, чтобы моя книга хотя бы одного человека сделала счастливым. И потом, чтобы она стала мировым бестселлером (смеется).

Мне кажется, что чем проще форма, тем легче оно ложится людям и если в таком информационном улье кому-то зайдет под чашку кофе и поможет выдохнуть, это поможет мне жить.

– Знаешь, мне 20 лет и мне очень приятно общаться с мудрыми взрослыми женщинами. В силу своего возраста я не могу задать себе вопрос, а что я сказала бы несколько лет назад. Однако спрошу тебя. Что бы ты посоветовала себе?

– Мы пол жизни тратим на то, чтобы свериться с внешним миром, правильно ли мы живем. Найти каких-то role model (ролевую модель - ред.), чтобы смотреть, как надо жить. Очень часто эти люди с экрана кажутся крутыми, а за кадром человек равен г*мно.

Или ты равняешься на какого-то человека, идешь к тому, до чего он дошел, тратишь на это 40 лет и понимаешь, что ты вообще несчастлива.

Поэтому все ответы есть внутри себя. Об этом моя книга, об этом мои песни.

Говорите с собой, научитесь задавать себе вопросы и давайте на них честные ответы. Спрашивайте себя, счастлива ли я, там ли я, где я хочу, с тем ли я сплю.

И будет гораздо проще. И не будет так, что уж Боженька зовет, а ты еще ничего не поняла.

Оля Цыбульская (фото: РБК-Украина)