Роман Костенко: Россия накапливает войска, весной будет более глобальное наступление

О том, какие планы у россиян относительно нового наступления на Украину, что готовят ВСУ и изменилась ли цель у российского президента Владимира Путина, – ниже в интервью РБК-Украина рассказал секретарь комитета Совета по вопросам нацбезопасности, обороны и разведки, ветеран АТО Роман Костенко.

Полномасштабная война Украины против российских захватчиков продолжается уже год. За это время оккупанты не достигли озвученных целей. Тем не менее, враг продолжает продвигаться по определенным направлениям, пока ВСУ набирают ресурсы для контрудара.

Кроме того, с начала 2023 года западные партнеры предупреждают Украину о начале очередного наступления российской армии, которая накапливает силы у границ и на оккупированных территориях.

Как развивается ситуация на Востоке, кто принял решение держать Бахмут, как будет развиваться наступление ВСУ и каковы планы у российского диктатора Владимира Путина – в интервью РБК-Украина рассказал секретарь парламентского комитета по вопросам нацбезопасности, обороны и разведки, ветеран АТО Роман Костенко (фракция "Голос").

– После Нового года россияне начали заявлять о "большом наступлении", наши структуры также говорили об определенных наступательных действиях и так далее. Мы также видим, что февраль – это месяц огромных потерь для России. То есть, можно сказать, что это наступление началось?

– Я считаю, что все, что сейчас происходит, это действительно наступление, но оно локальное и предыдущее… Оно и не закончилось, мы видим, что они атаковали еще с осени. Они нарастили резервы за счет выхода из правобережного херсонского плацдарма, там они фактически не имели успеха, когда опрокинули резервы. На тех направлениях, куда перекинули и начали наступление – это определенные активные действия по захвату наших территорий.

Но это не то, на что рассчитывала Россия. Они сейчас накапливают войска, и это будет глобальнее. Теперь они не могут вести полномасштабное наступление и использовать все свои возможности. Во-первых, они накапливают резервы, во-вторых, даже погода не дает им возможности, и в ближайшее время не даст эффективно использовать даже то оружие, которое есть.

Мы видели, что было под Угледаром, когда у них не было оперативного пространства, они превращаются в мишень, в том числе для нашей артиллерии. Для того чтобы наступать, нужно, чтобы было оперативное пространство, чтобы они могли разворачивать свои подразделения. Я думаю, что когда мы говорим о конце марта и середине апреля, мы говорим так не потому, что знаем точные даты наступления. Я уверен, что россияне тоже так примерно планируют, чтобы это было в этот период. Все знают, что в этот период земля начинает подсыхать и уже местность позволяет делать какие-нибудь маневры. Ты уже не зависим от каких-то дорог, которые мы простреливаем, не зависим от погоды.

Все же весной мы увидим более масштабные наступления с применением большего количества вооружения, техники. Противник рассчитывает на весеннюю кампанию, чтобы развернуться больше на Донецком и Запорожском направлениях.

– А по каким направлениям еще они хотят наступать? Донецкое…

– Они там пытаются создать условия для окружения наших войск.

– Котел?

– Да, для окружения и того, чтобы не зайти в городские бои, чтобы наши сами отошли. Они пытались сделать это еще в начале войны, но не получилось из-за недооценки противника.

Отвечая на ваш вопрос относительно направлений, они больше всего проявляют активность на Донецком направлении, потому что у них стоит задача достичь цели в этой войне – сухопутный коридор в Крым, захват Левобережья Украины. Они об этом не говорили, они это подают, будто так просто получилось в ходе "операции". Но они хотят какой-либо цели достичь – вот Донецкая, Луганская область. Параллельно это будет Запорожское и еще два направления, по нашему мнению, – вспомогательные удары в Сумской или Харьковской областях.

– Они на границах возле Сумской области что-то накопили?

– У них нет там сейчас сильных резервов, но для того, чтобы содержать наши войска и совершить определенные действия, там есть войска. Но накопление может произойти через неделю-две. Это то, о чем мы думаем, и то, что мы знаем. А как это будет – неизвестно, все может измениться каждый день.

– А не хотят ли россияне, например, уйти с левобережья Херсона снова на правый берег?

– Это, пожалуй, было с точки зрения военной логики, самое глупое, что они смогли бы сделать. Сначала отдать Херсон, встать за реку, взорвать мосты, а затем с многочисленным количеством жертв пытаться его взять. Ну, это в стиле, в принципе, России, но сейчас это выглядит очень маловероятно.

Нет никакой логики просто перейти на тот берег и взять Херсон. Они уже держали такой большой плацдарм, а мы им логистику обрезали. И это при наличии мостов, которые все-таки работали. Но сейчас, когда мостов нет, обеспечить группировку какими-нибудь понтонными переправами или паромами – это очень маловероятно и нереально в нынешних условиях.

– Сообщают о том, что россияне в Олешках уже боятся наступления ВСУ.

– Россияне такую угрозу понимают. Мы видим, что они подтянули технику, стоят наблюдательные пункты, дают информацию своей артиллерии, чтобы поразить нас с помощью артиллерии. Ну, мы практически делаем то же, у нас зеркальные действия. Но это логично, учитывая местность, где проходят боевые действия.

– Глава нашей разведки Кирилл Буданов остро реагирует на вопрос, почему мы не оставим Бахмут, целесообразно ли его содержать. Наши волонтеры туда ездят, говорят, что там горячо. Туда приехал Сырский, военные эксперты говорят, что будет решать целесообразность содержания. По вашему мнению, содержание Бахмута – это политическое или военное решение?

– Если честно, я вообще не помню, чтобы у нас принимали политические решения на войне, касающиеся поля боя. Это военная потребность, и мы понимаем, что, во-первых, Бахмут – наша территория, во-вторых, Бахмут еще не окружен. А если мы будем каждый город только при угрозе окружения сдавать – мы так многое можем отдать. Мы должны сражаться до конца и выжимать все, что можем.

Было много примеров, когда безысходная ситуация оборачивалась на нашу пользу. Мы понимаем, что от Бахмута зависят и другие населенные пункты, которые следуют за ним – Часов Яр, Краматорск, Славянск. И мы понимаем, что сдача Бахмута перенесет ближе эти боевые действия и все равно драться придется. Не будет такого, что отдали Бахмут и все, на этом война закончилась, будем отдыхать. Нет, бои будут продолжены.

Я уверен, что это военное решение, и наши командиры знают. Я со многими военными общаюсь разного уровня, мысль разделилась, но именно военная мысль. Кто говорит – давайте отойдем на более выгодные позиции, а кто говорит, как некоторые наши руководители – наоборот сейчас хорошо, мы на этом участке можем нанести максимальные потери и продвигаться дальше. Это военное решение.

– Мы их там тоже сильно истощаем.

– Конечно, город мы контролируем, на подступах работаем. Возникают вопросы эффективности именно военной, военных действий – артиллерии, авиации. Это уже исключительно дело командиров. А если говорить, политическое или не политическое – таких решений не помню. Это россияне работают с точки зрения политики и пытаются что-нибудь взять любыми силами, чтобы что-то "продать" своим гражданам.

– А кем сейчас воюет Россия? Это мобилизованные, кадровики, "Вагнер"? У них остались опытные, профессиональные бригады?

– Есть разные бригады, например, которые были уничтожены нашими войсками. Они были доукомплектованы частично. В чем у них плюс? К началу войны у нас было 255 тысяч в армии, из них 215 тысяч военных, я думаю, ударная компонента у нас была тысяч 100 примерно. Россияне к нам зашли около 200 тысяч армии, но при этом у них армия – почти миллион. Регулярная армия сражается лучше, чем мобилизованная – это профессиональные, мотивированные солдаты, особенно специальные подразделения – десант, морская пехота.

Россияне несут потери, но у них есть возможность пополняться частично мобилизованными, так же они могут менять мобилизованных, отправлять их на границы с Китаем, например, а оттуда брать регулярные войска, пополнять ими части и пускать их в бой. И это говорит о том, что они могут позволить себе взять более подготовленных солдат благодаря такой рокировке, а мы знаем, что они ее проводят, чтобы иметь преимущество в обученных кадрах. Проводить сложные наступательные операции с неподготовленными солдатами очень сложно, россияне знают это.

У них есть такая возможность, но действительно много мобилизованных. По нашим данным, 340 тысяч на нашей территории – это только регулярная армия, отдельно "Вагнер". Мы знаем, что большая часть – это все же регулярная, при том что мы уничтожили много. Плюс раненые – у них большие потери, через некоторое время они уже не сильно смогут восполнять профессиональными военными, тогда они полностью перейдут на мобилизованные кадры.

– Что касается нашего наступления ВСУ, на каких направлениях оно возможно?

– Я не буду прогнозировать. То, что я вижу – нам нужно сейчас остановить врага, который на нас давит, потому что мы сейчас говорим все о контрнаступлении в то время, когда враг потихоньку нас потесняет на Восточном направлении, преобладает в количестве, в количестве техники, оттесняет наших солдат.

Поэтому мы должны остановить его, уничтожить его наступательный потенциал и тем самым создать условия для дальнейшего нашего наступления. На каком направлении? Я думаю, что важное направление – Залужный сказал о Мариуполе, я думаю где-то примерно в эту сторону. Мелитополь, Бердянск – это коридор, по которому мы должны двигаться. Когда это будет, как будет, имеем ли мы эти условия – мы это увидим в весенней кампании после того, как мы поймем, как будет действовать враг.

Говоря о контрнаступлении, я уверен, что мы сможем переломить, если мы возьмем Мелитополь и пробьемся в этом направлении. Но это не будет означать конец войны. Остается все Левобережье оккупировано, весь Донецк оккупирован. Нам нужно начать и добиться успеха, который нам позволит в дальнейшем наступать и значительно выбить потенциал Российской Федерации.

– Что касается мобилизации. Мы видим, что наши военкоматы активизировались, было несколько скандальных историй. Также продолжается мобилизация в России. То, что у нас сейчас происходит – это попытка создать паритет или просто поставить людей на учет?

– Мобилизация – это действительно чувствительная тема для многих людей. Я сторонник того, что защищать страну – это долг каждого гражданина. Не просто тех, кто взял оружие, пошел добровольцем, а каждый родившийся в Украине гражданин стал гражданином, решил, что это его страна.

Мы понимаем, что у нас выковывается новая страна, каждый гражданин должен сделать все на любом направлении, чтобы защитить наше государство. Не думать о том, что закончится война, и я уеду за границу – это не о гражданах Украины, у нас должна быть одна идея сейчас. Даже при изгнании россиян за границы 1991 года мы понимаем, что будем жить примерно как Израиль – в окружении врагов и еще не один год мы будем тратить деньги на "оборонку", готовить солдат, у нас должна быть увеличена армия.

Что касается самой мобилизации. Мы знаем, что Россия проводит мобилизацию и мы должны на это реагировать. Если они ее проводят, мы должны понимать, что они для чего это делают. У нас есть Главное управление разведки, и они видят, сколько Россия мобилизует, понимает, сколько нам нужно для отпора. Также мы готовим резервы. У нас сейчас формируются подразделения "Гвардия наступления". Для них нужен личный состав, они тоже набирают добровольцев. У нас формируются другие бригады в достаточном количестве, чтобы сдерживатть врага. Все говорят о контрнаступлении, но нельзя наступать цифрами на бумаге, нужны солдаты.

У нас, кроме этих бригад, формируются еще имеющиеся части. К нам идет новая техника. Если мы увидим 300 Leopard, на каждый танк экипаж – четыре человека, и это только те, кто сидит в нем. Я уже не говорю о логистике, которая должна быть организована. У нас много людей на учениях по разным типам вооружения. У нас, как бы мы ни хотели, есть потери – не только убитые, но и раненые. А раненый – это человек, который некоторое время не будет способен воевать. Его нужно заменить в поле боя. Мы нуждаемся сейчас в резервах. Нам нужны солдаты, защитники, и мы должны это воспринимать как долг.

Да, мы видим работу некоторых военкоматов недостаточно, скажем так, правомерной. Мы три дня назад вызвали к себе начальника управления, можно сказать, главного "военнослужащего Украины", он показывал нам цифры – что есть, чего нет. Что нам нужно иметь на перспективу. Ситуация действительно такова, что нам нужны резервы. И не все наши граждане сознательно подходят к этому. Многих нужно искать, люди не появляются на комиссиях, не выполняют закон, когда при смене места жительства нужно встать на учет. Это все на военкоматах. А они должны призвать определенное количество людей за период. Если они это "провалят", это означает, что мы сдадим какой-то город, село, часть территории.

У нас получается, что те, кто не становится на учет и не хочет призываться, к ним нет претензий, а к военкоматам есть. Но мы военкоматам указали на проблемы, сказали о правомерной работе, они нам сказали, чего им не хватает. К примеру, люди, которые приносят поддельные справки. Почему одни защищают страну, другие покупают справки? Мы же постоянно слышим: "Мы хотим, чтобы действовал закон". Да давайте он будет действовать. И это будет справедливо.

– Что касается выплат военным. Правительство пересмотрело эти выплаты, сократило их для тех военных, кто не участвует непосредственно в боях. По вашему мнению, насколько это решение верно?

– Я так понимаю, что это решение было принято за неимением средств, которые есть в государстве. Но мы действительно должны смотреть бюджет, куда мы выделили средства на восстановление чего, на содержание кого. Я считаю, что военные должны получать хорошие заработные платы, особенно воюющие и находящиеся в зоне боевых действий.

Сейчас, по факту, так и выходит. Те, кто в районах боевых действий, те, кто выполняет боевое задание согласно боевому распоряжению, они получают практически те же средства, даже увеличенные. Но те, кто находятся, например, в отрыве от своих семей, но на полигоне, не выполняют боевые задания, у них на 30 тысяч, может чуть меньше, уменьшена зарплата.

С точки зрения того, что вообще обещали в начале войны... Президент делал заявление, что каждый военный будет получать 100 тысяч, но мы столько не получали. Получали только те, кто на войне. Я все же считаю, что было бы справедливо, чтобы каждый приходящий в армию военный получал как минимум премию в 30 тысяч. У всех есть семьи, мы видим, как поднялись у нас цены на все, многие переселенцы, они рассчитывают на эти заработные платы.

– А как военные смотрят на конфликт, который был у Минобороны? Во-первых, был крупный коррупционный скандал. Потом были задержания, вопрос об отставке Алексея Резникова, потом этот вопрос как-то так затормозился. Как военные смотрят на этот конфликт? Он вообще их интересует?

– Конечно, мы же помним, как это было подано в самом начале – яйца по 17 гривен. Конечно, это возмутило всех.

Действительно, многие мне задавали вопросы, когда не разбирались, а просто писали о том, как проходят закупки. Многие были очень возмущены. Конечно, кто интересуется политикой, кто более или менее был в теме и следит, было много возмущений, я многое объяснял тем, с кем я мог разговаривать, и объяснял ситуацию, что такое каталог, что такое 490 наименований, спрашивал, есть ли проблемы с едой. Мне говорили – нет, но она столько стоит. Объяснял, как это все делается.

Но действительно я думаю, что мало было людей в стране, которые были не возмущены после того, как это прочитали. И я был возмущен, когда впервые увидел, что написано. Мы сразу вызвали на комитет представителей Минобороны, которые занимаются закупками, для того, чтобы нам объяснили, что происходит.

– А по вашему мнению, Резников должен был нести ответственность за своих подчиненных?

– Сейчас же, в первую очередь, министр обороны однозначно должен нести ответственность за своих подчиненных, он должен контролировать вопросы. Но при этом есть подчиненные разного уровня. К примеру, к солдату в окопе у министра обороны вряд ли есть вопросы. Это уровень назначаемых заместителей начальников департаментов. Но перед тем, как нести эту ответственность, я думаю, что нужно, чтобы четко НАПК, НАБУ, ГБР, СБУ предоставили доказательства того, что действительно было нарушение, что была коррупция, и тогда, конечно, должны понести ответственность.

Потому что здесь такой вопрос, мы можем, конечно, "хайпонуть" и каждого министра менять. Через Министерство обороны сейчас проходят такие бюджеты, что любая тема может быть поднята очень серьезно и подозрение может пасть на каждый вид закупки. Поэтому нужно разбираться, если докажут, что заместители, которых сейчас обвиняют, действительно злоупотребляли служебным положением и занимались коррупцией, то, конечно, они должны нести ответственность как минимум политическую.

– А что касается решения президента запретить выезд чиновникам и политикам? Как вы это воспринимаете?

– Во-первых, давайте поговорим о самом выезде чиновника и политика. Я не скажу, что я сильно за, хотя сам за все время войны уезжал несколько раз, это была командировка в США, в Японию, в Мюнхен на конференцию. У меня не было ни одного выезда личного, я уезжал только в командировку по делам Верховной рады.

Я считаю, что депутаты, если это командировки, могут уезжать. По личным делам? Я вижу, что многие местные депутаты лишены этой возможности. Есть исключения по выезду женщин к детям, но там тоже много нюансов. С моей точки зрения, президент не может ограничить выезд народных депутатов, это неконституционно.

И меня пугает не то, что я никуда не смогу уехать. Потому что у меня здесь есть задачи, а когда нужно в командировку, я пишу письмо о командировке и мне его подпишут. Многие наши депутаты также работают за границей, помогают стране. Здесь меня больше пугают попытки антиконституционно правительством или решением нацбезопасности или президентом ограничить законодательную ветвь власти и поставить таким образом в зависимость от себя. Вот это меня пугает, а не выезд за границу отдельных депутатов.

Я думаю, что можно было бы сделать как-нибудь по-другому. Как минимум президент мог бы просто сказать "Слугам народа", что они никуда не уезжают, они бы и так никуда не уехали. Поэтому нужно посмотреть еще, кто куда ездит.

Я не отслеживал, кто там ездит, на основе чего были скандалы. Выехавшие в первые дни даже и не возвращались – мы помним "батальоны Монако". Оставшиеся либо помогают, либо не мешают. А принимать такое решение, с моей точки зрения, неправильно, мы так постепенно скатимся в Российскую Федерацию, когда президент руководит законодательной властью.

– В этом контексте вам не кажется, что во время войны субъектность Рады уменьшилась? Вопрос о составе ВР был и до войны. Сейчас во время войны можно перезагрузить Раду?

– Субъектность действительно уменьшилась по объективным и субъективным причинам, это же война и военное положение, больше полномочий у исполнительной власти и у президента как Верховного Главнокомандующего. Здесь, пожалуй, причина в том, что Рада не является достаточно самостоятельной, она не является независимой. Это моя точка зрения, и я готов ее отстаивать. Она не является полностью независимым органом. Конечно, есть оппозиция, но в целом – она не такая, как у демократической страны.

Второе. Если вы говорите о выборах, то согласно нашей Конституции и закону о военном положении никакие выборы не могут проводиться во время военного положения. А как президент это может изменить? Это только отменить военное положение. Если мы отменим военное положение, совсем другие процессы пойдут.

– Оккупация Херсонской области. Почему она так бысто получилась? Имела ли место какая-нибудь измена на местах, которая там могла произойти? Потому что даже в СБУ говорят, что да, определенные процессы были.

– Я считаю, что действительно противник очень быстро продвинулся по территории левобережья Херсонской области практически без сопротивления. То есть сопротивление было, но не такое, чтобы сдержать такое количество врага. Там не были проведены действия по инженерному обеспечению, в том числе по сдерживанию противника. Ну, через шесть часов уже танки были на Каховской ГЭС. Поэтому я считаю, что в этом есть просчеты.

Думаю, что это была халатность, непрофессионализм в первую очередь, больше чем измена. Даже если бы измена, например, СБУ изменила или полиция, если бы вовремя развернулись войска, то эта измена не повлияла бы так на продвижение. Это была халатность и непрофессионализм.

Поэтому, отвечая, почему они так быстро продвинулись, я считаю, что как раз с этим нам нужно будет разобраться после войны, потому что эти вопросы остаются открытыми. И этот вопрос как к политическому руководству, военному руководству и так же к местным руководителям разных уровней, которые были на то время.

– Мы часто, когда говорим о том, какой видим победу, одна из важнейших составляющих – это распад России. Но по вашему мнению, не самонадеянно ли это звучит? Мы же видим настроения россиян, они все равно не выходят на улицы, все равно ничего не происходит, все равно Путин у власти. Какие у вас прогнозы? Мы будем готовиться к тому, что мы победим, а Путин до сих пор будет у власти в России?

– Могут быть разные варианты. Сначала давайте сделаем все, чтобы мы в ближайшее время выиграли. Что будет с Россией потом? Конечно, это к нам относится, но больше нас будет касаться то, как мы будем строить свои отношения дальше, как мы будем отгораживаться от РФ.

То, что она распадется – это "вангование". Мы не знаем, какой будет процесс. То, что мы видим сейчас в России, они даже боятся выйти на улицу. И такие режимы могут при недовольстве народа, как было в СССР, десятилетиями существовать. Посмотрите на ту же Беларусь, они показали, они вышли, но их загнали снова назад дубинками и оружием. У них нет свободы, которая есть у украинцев, и они готовы сидеть дальше десятилетиями.

Для Украины было бы лучше, чтобы Россия была не одной большой державой, а чтобы это было несколько государств, с которыми можно отдельно постепенно налаживать диалоги для того, чтобы наше население могло чувствовать себя безопасно. Мы ведь понимаем, что у нас 4 тысячи км границы с РФ, но даже когда мы победим, 20-30 лет мы будем противостоять дальше, а потом все равно придется налаживать какие-то отношения, в том числе экономические. И мы понимаем, что есть под боком одна такая страна, в которой есть угроза того, что придет один такой человек, как Путин, и будет риск того, чтобы вернуть всю эту армаду против нашего государства.

Поэтому для нас лучше, чтобы это было несколько стран, с которыми можно говорить отдельно, чтобы они не имели возможности противостоять нам. Конечно, для нас выгоднее, чтобы Россия была развалена. Может быть, не территориально, а изнутри, культурно. Нам важно, чтобы она была поделена, скажем так.

Я не думаю, что это произойдет до нашей победы или сразу после, но я думаю, что над этим нужно будет работать. Это направление – это залог нашего дальнейшего мирного сосуществования.

– А как вы думаете, какие планы у Путина? Мы за всю войну так и не смогли понять, какова конечная цель их "спецоперации". Как вы думаете, чего он хочет?

– Он хотел вернуть под сферу влияния Украину, Молдову и всю Европу. Путем быстрого захвата Украины и быстрого захвата Молдовы. Освобождение Николаева – это не просто освобождение одного города. Это возможность в дальнейшем освободить Херсон, который мы освободили, не дать захватить Одессу, не дать Путину захватить Черное море. Мы не дали захватить пшеницу, наших людей и в дальнейшем не дали выйти в Молдову и Европу через Приднестровье. Потому что Молдова нейтральна, и они бы ее сразу захватили. Это только то, что касается юга. Поэтому освобождение Николаева имело большие стратегические последствия.

Что касается его планов. Если бы он захватил за неделю такое большое государство как Украина, захватил Молдову, вернул бы их в свою сферу влияния, то это был бы большой вызов НАТО. Это сейчас НАТО, увидев, что мы сделали с РФ, понимает, что они могут противостоять России.

А если бы россияне быстро захватили нас и Молдову, поверьте, Германия... Вы помните риторику Германии, Франции и других в начале войны? Я уже не говорю о Венгрии. Они совсем по-другому говорили. Они собирались сберечь лицо, они не понимали угрозу. И не факт, что после этого был бы Альянс вообще. Если бы у России все получилось, кто бы оказал влияние в Европе, от кого бы зависела Европа?

– От России.

– От Российской Федерации. Поэтому это были его стратегические планы – взять Украину быстро, здесь Беларусь есть, я думаю, что были на прицеле Литва, Латвия и Эстония и с этих позиций диктовать Европе. Тогда бы никто уже не взрывал бы "Северный поток", никто бы не отказался от нефти и газа, тогда бы все покупали по такой цене, все делали бы все, что Путин хочет. Потому что Россия выступала бы с позиции силы. Потому Украина по факту сломала все его планы.

В дальнейшем он хочет сделать в принципе то же, он не отказался от захвата Украины, но понимает, что это уже не будет иметь таких последствий, как это все было бы, если бы Украина пала за месяц.

– То есть он все еще надеется захватить всю Украину?

– У него есть по югу планы и как минимум по Левобережью Украины. И ему все еще есть, на что опираться. У него есть ресурсы, военные, экономический запас, мобилизационный ресурс. У него есть страны, с которыми он пытается наладить контакт – это Северная Корея, Иран и Китай, которому тоже есть выгода в дружбе с РФ – это дешевое сырье, которое они берут и поддерживают экономику.

– Насчет жителей Донбасса. Мы освободим Донецк и Луганск и столкнемся с людьми, которые 9 лет находились под влиянием российской пропаганды, считают, что их обстреливали ВСУ и так далее. По вашему мнению, какой будет самый действенный способ с ними как-то коммуницировать?

– Мы будем с ними общаться, конечно, но это должен быть особый режим. Многие из них выбрали свой путь... Это должен быть закон, определенные ограничения на определенный период. Мы должны их интегрировать в свое украинское общество, которое в целом сформировалось, пожалуй, больше всего в период полномасштабного вторжения. Мы четко знаем, кто у нас враг, какой у нас язык, четко знаем, как мы должны строить нашу страну, четко знаем наши направления – Европа, Евросоюз и НАТО. Мы должны с ними общаться, без насилия, но мы должны им говорить: "Украина с такими правилами, и вы часть нашей территории, мы украинцы". Конечно, их следует интегрировать в украинское общество.

Предоставлять ли им права с самого начала, в том числе и избирательные? Я думаю, над этим нужно думать.

– Мы многое слышим о том, что в этом году вполне реально закончить войну, если у нас будет оружие и так далее. А вот у вас как у военного какое мнение? Реально ли с оружием, которое нам необходимо, закончить войну на границе 1991-го до конца 2023 года?

Скажем так, я в это очень хочу верить, но мне сложно поверить, что война окончится в 2023 году. Не в то, что война закончится, а в то, что мы выйдем на границы 1991-го. Потому что война может окончиться по-разному. Конечно, выход на границы 1991 года – это для нас правильный сценарий, на другие мы не согласимся. Но выйдем ли мы на границы до конца года?

Я хотел бы этого и буду все для этого делать, но я просто понимаю, что нам нужно не четко ставить планы до конца 2023 года, а делать все просто для победы. И ждать этой победы. Будет она в 2023-м – хорошо, в 2024 – ну что поделаешь? Просто не нужно настраивать себя на конкретную дату. Дай Бог, чтобы это было в 2023, но я лично думаю, что будет немного дольше.