Александр Корниенко: В Раде мы не слышим, что Запад склоняет Украину к переговорам с Россией

С 24 февраля Верховная рада работает в полузакрытом режиме. Народные депутаты собираются в сессионном зале несколько раз в месяц. С начала войны дата и время пленарных заседаний больше не анонсируются на широкий круг. А журналисты могут наблюдать за ними только по видеозаписям в интернете.

По тем или иным причинам Рада несколько выпала из фокуса СМИ. Однако, говорит первый вице-спикер Александр Корниенко, депутаты продолжают работать так же, как и до войны. В интервью РБК-Украина он рассказал, чем сейчас занимаются парламентарии, что ждет экс-представителей ОПЗЖ и УПЦ (МП), об отношении мира к войне в Украине, а также о перспективе выборов в следующем году.

– Сейчас работа Рады выглядит более закрытой, чем это было до войны и даже в "ковидное" время – тогда по крайней мере была трансляция заседаний. Расскажите, чем сейчас занимаются депутаты?

– Депутаты занимаются тем, чем всегда занимались: работают над законами, в комитетах, голосуют в зале. У нас нет прямой трансляции, но есть полная трансляция в записи, на YouTube можно просмотреть и проанализировать, кто что говорил или делал. Так, кстати, есть в части парламентов Европы. Такой "роскоши" – транслировать в прямом эфире на телеканале работу парламента – нет ни в одной стране Европы. У нас было.

Однако здесь есть вопрос, который мы обсуждали как раз во время подготовки закона о медиа и так не достигли по этому финального решения (разговор состоялся 7 декабря, ВР приняла закон о медиа во втором чтении 13 декабря, - ред.). Мы должны разгосударствовать все медиа, а канал "Рада" государственный. Пока он в специальном статусе существует, но его будущее можно обсуждать по-разному. У него может быть будущее в формате парламентского интернет-телевидения, чтобы у избирателей была возможность узнавать информацию о деятельности органа, но это не обязательно должно быть эфирное телевидение.

Также депутаты, конечно, много занимаются международной деятельностью. Это логично, сейчас депутаты фактически играют и значительную дипломатическую роль на внешнеполитической арене. Некоторые депутаты воюют. Некоторые были активными участниками территориальной обороны, а когда угроза несколько спала вокруг Киева или других регионов, они вернулись к политической и законодательной деятельности.

Парламент собирается примерно 2-3 раза в месяц в 1-2 дня. Эти дни наполнены достаточно интенсивной повесткой дня с тем, чтобы все решения, нарабатываемые между заседаниями, были проголосованы. У нас достаточно высокий темп, статистика голосований и принятия решений не меньше, чем была в довоенное время. По некоторым параметрам – даже больше. Мы больше голосуем законопроектов в целом, больше голосуем законопроектов без перехода на второе чтение.

То есть больше появилось консенсуса в работе Верховной рады. Это прослеживалось в начале полномасштабного нападения России, но в том, что касается военных вопросов, социальной защиты военнослужащих или бюджетных вопросов, продолжает сохраняться консенсус.

– А в какой момент этот консенсус начал исчезать? Некоторые считают – когда оккупационные войска отошли от Киева.

– Так прямо нельзя сказать. Первые, возможно, 2-3 заседания проходили в максимальном консенсусе. А дальше началась политическая дискуссия – это нормально, это парламент и нормальная европейская практика в частности. Мы, как страна-кандидат в EU, должны давать возможность высказаться всем оппозиционным фракциям. Они должны иметь возможность внести поправки.

Наш регламент, наше законодательство о статусе народного депутата, дают достаточно прав и возможностей для оппонирования оппозицией. Оппозиция этим с радостью пользуется, пользовалась и будет пользоваться.

– Если сравнивать с довоенными временами, у нас были тогда случаи, когда никак не удавалось отдельные законы или решения принимать, они проваливались, трудно было собирать голоса в зале. Сейчас есть ли такие ситуации?

– Есть. Сейчас в повестке дня может быть, например, 50 вопросов, по которым, условно, 20-30 принимается консенсусом. Конечно, есть и трудные законы. Есть законы, по которым нет продвижения уже несколько недель или даже месяцев.

– Например, какие это законопроекты?

– Например, законопроект о конституционной процедуре. Он уже получил все выводы от всех экспертов и комиссий. В него внесли много правок. Коллеги из оппозиции считают, что это может быть предметом их влияния на нас, чтобы угрожать этими правками и затягивать работу в зале. Поэтому мы дважды пытались провести голосование по специальной процедуре этого законопроекта, но эти попытки пока срывались. Будем дальше еще работать и искать компромисс.

И есть другие громкие законопроекты. Сейчас это, например, реформа градостроительной сферы (№5655) (ВР приняла закон о реформировании сферы градостроительной деятельности во втором чтении и в целом 13 декабря, – ред.). Этот документ уже несколько раз предлагался коалицией в повестку дня, но, скажем, на этапе поиска возможности его голосования он откладывался. На самом деле с евроинтеграционными законопроектами тоже дискуссия. Например, закон о медиа – там достаточно глубокая дискуссия.

– Если я не ошибаюсь, то в него внесли более 2,3 тысяч правок…

– Кажется…

– Что вы с ними будете делать?

– Сейчас профильный комитет работает, работает Офис вице-премьера по европейской и евроатлантической интеграции, работают дипломаты. Мы проводим с оппозицией совещания, еще будем проводить и искать компромисс.

Это закон, который является одним из требований кандидатства, это наша домашняя работа. Все политические силы должны понимать, что европейская интеграция Украины, которую поддерживает 92% граждан, не может быть заложником каких-либо политических вещей. Политику можно проводить вне таких важных треков, как евроинтеграция.

– Далеко не все люди понимают, почему Рада остается закрытой. Объясните, чем продиктована такая необходимость – закрывать Раду для СМИ?

– Очень многие вообще не сильно интересуются, что там делает Рада, и не сильно интересовались до войны. У нас нет тысячи обращений граждан, чтобы срочно открыть кулуары. Этот вопрос беспокоит медиа и профильные общественные организации, которые следят за работой Рады. Но и для медиа, и для общественных организаций есть инструмент полной записи, он появляется на Youtube изо дня в день, но чуть позже после заседания.

Кроме того, парламентский канал делает дайджесты, показывающие в рамках марафона. Большинство народных депутатов еще делают свои отчеты в соцсетях, телеграмм-каналах. То есть о том, что делает Рада, что она голосует, можно узнать очень легко.

Меры безопасности, которые предложил Апарат Верховной рады в координации с силовыми структурами, как раз касаются определенной полузакрытой работы. Пока нет от них другой информации, которая позволила бы нам открывать нашу работу. У нас все же идет военное время, идет полномасштабная война, ракетные обстрелы Киева. Верховная рада – это единственный законодательный орган. Согласно законодательству военного положения, сейчас в нее нельзя проводить выборы. То есть если с депутатами, не дай б-г, что-то случится, мы будем без законодательной власти.

Мы не Россия, не Белоруссия. Мы – европейская страна, парламентская демократия, парламентско-президентская республика с сильным президентом. Соответственно, здесь стоит вопрос о конституционной жизнедеятельности страны в целом. Понятно, что отношение к народным депутатам разное. Мы видим опросы, комментарии. Частично это отношение справедливо с учетом поведения депутатов, тех решений, которые принимает или не принимает Верховная рада. Но я думаю, что часть этих разговоров о том, что с депутатами что-то нужно сделать – это как раз влияние Российской Федерации.

– Насколько я поняла, пока не рассматривается возможность возвращения для журналистов доступа в кулуары?

– Есть разные процессы. Есть процесс создания на расстоянии от Грушевского 5 пресс-центра в одном из отелей, которым владеет парламент. Есть процесс, который мы инициировали по переаккредитации. Сейчас пресс-служба парламента работает над тем, как это все обеспечить и сделать, ведь у нас около 5 тысяч аккредитованных журналистов. Там есть все, кто угодно, есть шариевцы. Ставить под такую опасность народных избранников мы не можем. Но мы ищем возможность, чтобы парламентские журналисты работали. И это как-то обеспечивается, потому что нет закрытости решений парламента. Все понимают, что голосует парламент и эта информация появляется изо дня в день.

– Кстати, заметила, что с официального сайта Рады убрали состав фракций и групп.

– Да, это было сделано в целях безопасности, ведь большинство депутатов были во всех возможных российских списках тех, кого нужно уничтожать, расстреливать, брать в плен и т.д. Соответственно, эта информация закрывается.

– Вы также упомянули о евроинтеграционных законопроектах. Укладываетесь ли в ранее анонсированные сроки? Приблизительно в августе-сентябре Руслан Стефанчук говорил, что в планах – завершить их принятие до конца года.

– Да, есть план – завершить до конца года. У нас осталось три закона, мы над ними работаем. В общей сложности есть несколько законодательных треков. Самое главное для нас – это трек по кандидатству. Он включает семь наших задач или, другими словами, семь обещаний от нас. В частности, то, что касалось работы Верховной рады – это, например, избрание части ВСП по квоте парламента, законопроект о справедливом отборе судей Конституционного суда, законопроект о медиа, законопроект о национальных сообществах или меньшинствах (последние три законопроекта ВР приняла в целом 13 декабря, - ред.).

Над этим мы сейчас работаем, это в фокусе нашего внимания, потому что президент поставил нам всем как стране задачу, и, в частности, Верховной раде, справиться с этим до нового года. Мы понимаем, что чем раньше мы покажем прогресс по кандидатству – тем раньше для нас могут открыться переговоры о членстве. Евросоюз большой, там много стран, с ними нужно проводить переговоры. И в рамках переговоров о членстве нам, скорее всего, предоставят очень много следующих задач и законов.

Это будут, возможно, не такие политически значимые законы, как о национальных сообществах или о медиа. Это будут законы по имплементации европейских директив. Часть этой работы мы уже делаем с 2016 года, с тех пор как начало действовать Соглашение об Ассоциации. Часть этой работы уже сделана в рамках безвиза. То есть, Украина, начиная с 2014-2015 года, до этого планомерно двигалась.

Например, в рамках Ассоциации у нас есть примерно 40 законопроектов основных и примерно 20 – вспомогательных, которые стоило бы проголосовать, чтобы продвинуться в настоящем Соглашении. Конечно, мы сейчас настроены двигаться максимально интенсивно по всем направлениям евроинтеграции: и по кандидатскому треку, который нас выведет на переговоры о членстве, и по треку Ассоциации, который также позволит нам выполнить часть нашей будущей работы к членству. Кроме того, есть вопросы реализации на уровне исполнительной власти, правительства, многое из того, что мы голосуем, потом нужно будет еще имплементировать.

Вступление в Евросоюз – это большой массивный проект, который должна вся власть делать, и мы это все делаем.

– Есть ли у вас личные оценки временных рамок, когда мы можем рассчитывать на членство?

– Давайте двигаться постепенно. Я не хочу говорить за Евросоюз. Думаю, нам нужно в следующем году открыть переговоры о членстве, получить соответствующие ожидания к нам по поводу переговоров о членстве и начать их реализовывать.

Возможно, мы увидим, что с точки зрения формального и законодательного обеспечения это может быть несколько законов. Но, возможно, Верховная рада в течение года проголосует. Мы достаточно интенсивно голосуем еврозаконы и в большинстве своем 90% из них проходят без поправочного спама, без особых задержек, потому что это имплементация евродиректив.

Можно быть против этого политически, например, некоторые оппозиционные фракции часто выступают против самого подхода: мол, эта евродиректива навредит этой отрасли промышленности и т.д. – у них есть свое мнение. Но мы точно видим мало сопротивления имплементации еврозаконодательства. Оно не столь велико, чтобы останавливать этот процесс, ведь все понимают, что 90% населения за вступление в Евросоюз. Это означает, что у каждой политической силы есть электорат, который будет за это. Поэтому будет очень тяжело выступать против этого.

– Верховная рада, правительство – все звенья выполняют свои задачи, рекомендации в рамках кандидатства и затем для членства. Но единственный ли это залог потенциального вступления в ЕС? Или потом в будущем могут включиться политические факторы?

– Конечно. Любой процесс вступления в любую организацию – в ЕС, в НАТО или в другие более специализированные сообщества – это всегда синтез двух составляющих: политических решений и определенных формальных требований. Оно не существует одно без другого. Чтобы начались разговоры о политических решениях и чтобы они были результативны, страна должна отвечать так называемым "Копенгагенским критериям". Они очень просты. Должна быть устойчивая экономика, развитая демократия, верховенство права, должны проходить выборы, сменность власти и т.д.

Конечно, это все достигается исполнением большого количества этих рекомендаций по имплементации европрава. Пространство Евросоюза – это открытое пространство, без таможенных границ, это большое экономическое сообщество. Все это требует единого правового поля.

– Действительно ли в Верховной раде планируется перетасовка в составе комитетов и руководства? (на заседании 13 декабря парламент сменил глав комитетов, - ред.)

– Достаточно серьезная перетасовка в составе комитетов уже была. Что касается руководящего состава – на прошедшем заседании было инициировано коалицией соответствующее постановление, учитывая, что два председателя комитетов изъявили желание покинуть свои должности. Это Клочко – комитет по организации государственной и самоуправления, и Аристов – бюджетный комитет. Поскольку это квоты коалиции, они внесли предложения о том, чтобы эти должности заняли другие коллеги. Роксолана Подласа – комитет по вопросам бюджета, и Елена Шуляк – комитет по вопросам государственной власти.

Также у нас давно пустует должность руководителя комитета по правам человека, деоккупации и реинтеграции. Коалиция предложила на нее Андрея Задорожного – профессионального юриста. Это их право, это нормальный процесс внутри регламента. Особых возражений мы не слышали от коллег из оппозиции. В принципе коллеги из оппозиции никогда по этому поводу не возражают, они предлагают свои кадровые варианты.

На прошедшем заседании это постановление не набрало необходимого количества голосов – 226. Думаю, в следующий раз коалиция попытается снова эти перестановки провести.

– Что касается объединения министерств – инфраструктуры и регионального развития, планируются ли еще такие перестройки в Кабмине, сокращения, объединения в ближайшей перспективе?

– У нас есть целая программа, над которой работал, в частности, Михаил Федоров как куратор этого процесса. Это была большая оценка министерств, они сами себя оценивали, отвечали на многие вопросы, как они видят свое дальнейшее реформирование. Мы действительно работаем над тем, чтобы, с одной стороны, снизить количество государственных служащих и сэкономить бюджет. С другой – сделать систему управления исполнительной властью более гибкой, более соответствующей требованиям времени.

Потому эти процессы будут продолжаться. Какие именно министерства будут укрупняться с какими – сейчас я не скажу. Эта информация еще не прорабатывается. Первый пробный вариант уже есть. Сейчас будем все вместе исследовать, как это работает, насколько это эффективно.

Параллельно правительство внесло долгожданный и партнерами, и нами законопроект о системе оплаты труда государственных служащих. Это совершенно новая система. Сейчас у нас 70% оплаты госслужащих – это премии, которые выдают непосредственно руководители, это не слишком прозрачно. Новый документ предусматривает, что 30% будут составлять премии, а 70% – стабильная часть оклада. Конечно, это не будет вводиться во время военного положения. Это будет вводиться после, но вместе с реформой системы государственного управления через несколько лет оно даст нам более проевропейскую государственную службу, которая будет работать уже в русле европейской интеграции.

– В Раде заговорили о том, что нужно лишить мандатов экс-членов ОПЗЖ или не допускать их к работе, ограничивать доступ на заседание. Это в принципе может быть?

– Это сложный вопрос. Конституция описывает основания утраты мандата. Мы видим, что сейчас часть депутатов из бывшего ОПЗЖ сама слагает полномочия, как это недавно сделала Юлия Левочкина. Может, еще найдутся такие добросовестные люди. В случае еще некоторых нардепов – мы надеемся, что там уже не за горами приговоры, как по Медведчуку, и уже будет одно из оснований лишить мандата согласно Конституции.

По другим депутатам – конечно, есть вопросы. Как это сделать конституционным способом – точно непонятно. Мы ведем дискуссию с коллегами. Есть отдельное направление в отношении местных депутатов и оно тоже непростое, достаточно политизированное.

Я думаю, что здесь нужно разделять – где реально ожидания, требования общества, а где уже какая-то чрезмерная политизация со стороны оппонентов. Речь идет не об оппонентах ОПЗЖ, ведь ее уже сейчас не существует как политической прослойки. В то же время мы видим, что в среде так называемых демократических и патриотических партий достаточно оживленные конкуренции за электорат.

Мы понимаем, что на этой ниве есть парламентские партии – "Евросолидарность", "Голос". И есть внепарламентские потенциальные силы – например, партия Притулы. Понятно, что между ними будет идти борьба за электорат. Поэтому, конечно, бороться против ОПЗЖ – это логично и добавляет определенные электоральные баллы. Однако надо понимать, что нельзя так пренебрегать Конституцией.

Кстати, оппозиционные фракции и группы, в частности "За майбутнє" и "Евросолидарность", предлагали изменения в регламент, чтобы не пускать экс-ОПЗЖ в работу или отстранить. То есть такие предложения постоянно идут, но пока они не выходят в плоскость принятия решений в зале.

– А как человек, который в прошлом был политтехнологом, как вы считаете: есть ли вообще политическое будущее у выходцев из ОПЗЖ в смысле создания альтернативного проекта, пусть с другой идеологией, под другой оберткой?

– Мне кажется, что будет очень непросто что-то создать на основе того массива данных, ведь соцсети не горят. Кто-то ездил в Москву, кто-то за дни до вторжения продолжал адвокатировать Минские соглашения. Хотя к тому моменту уже было решение России о признании этих псевдореспублик. Эти бандюки что-то в Кремле подписывали с Путиным, а здесь коллеги продолжали говорить о Минске. То есть есть вопросы. Это кроме того, что часть этой фракции свалила куда-то. Точно это все не придаст им какого-нибудь прощения. Потому это будет очень смелый шаг.

К тому же, как один из вариантов обсуждается политическая люстрация. Конечно, с точки зрения прав человека – это очень плохая история. Она, вероятно, будет шаткой в Европейском суде по правам человека – Украина может проиграть такого рода дела. Но я думаю, что человеческая политическая самолюстрация их рано или поздно догонит.

– Что касается люстрации – это действительно возможно?

– Есть соответствующий законопроект, который, похоже, вносил Тарас Батенко. В нем говорится, что представители таких партий не смогут в дальнейшем избираться в течение определенного времени.

– Перейдет ли он в закон?

– Трудно сказать, дойдет ли оно до голосования в зале. Понимая, что такие решения будут потенциально проигрышными в ЕСПЧ, часть депутатов не будет голосовать за этот законопроект.

– Что, по вашему мнению, может ожидать УПЦ (МП), учитывая последние события?

– У нас же есть орган, отвечающий за национальную безопасность и оборону – СНБО. Он уже сказал, что их ждет. Их ждут трудные времена. Будут расследования, будет соответствующий законопроект, будет усилена роль Государственной службы по этнополитике и свободе совести. Она сможет понять, следует ли отменить регистрацию УПЦ (МП). Согласно сообщениям СБУ, мы видим, что в принципе есть афилиация в Россию и она достаточно сильно прослеживается. На бумагах были определенные способы обойти это.

Но во время войны нужно также смотреть и на ожидания общества. Думаю, это вопрос времени, к тому же нужно, чтобы это происходило цивилизованно. У нас сейчас достаточно высокий уровень "cancel culture" по отношению ко всему российскому. Мы разрушаем памятники Пушкину, Екатерине в Одессе. Уже, наконец, все поняли, что нет никаких "хороших русских", что это все миф. Что канал "Дождь" на самом деле не либерален. В таких условиях невозможно сохранить пророссийскую церковь, которая служит на старославянском языке.

Сейчас это тот вопрос, который уже поднял СНБО и СБУ. То есть это уже не просто история с памятниками, которые являются символами бывшей Российской империи, но никакого вреда, кроме культурного, не наносят. А вот коллектив церкви может причинять разный вред. И СБУ должно это исследовать. Вероятно, там есть эпизоды на конкретные сроки. Хотя в этой церкви есть и обычные священники, просто делавшие свою работу. Так что думаю, эта история дойдет до логического завершения, каким оно будет – увидим в ближайшее время.

– Законопроект, который СНБО поручил наработать Кабмину, будет о запрете УПЦ МП?

– Я думаю, что фактически оно будет касаться ограничения деятельности этой конфессии.

– А найдется ли в Раде достаточно голосов для этого, потому что, насколько я понимаю, и в зале есть прихожане УПЦ (МП)?

– Есть прихожане, есть коллеги и больше погруженные в церковную жизнь. Но есть поклонники и других конфессий. Думаю, если будет обосновано, что это вопрос национальной безопасности, то голоса найдутся.

– Вы ездите в заграничные командировки, общаетесь с иностранными политиками и чиновниками. Не видите ли вы у них определенную усталость от войны в Украине?

– Есть сообщество наших близких друзей – это Балтийские страны, Польша, Великобритания, США. Это большинство стран Евросоюза, Германия, кстати, в последнее время Франция. Это те, кто нас будет поддерживать несмотря ни на что, потому что понимают, что это и их война тоже. Но эта война идет на территории Украины. Наш вклад – то, что мы героически боремся, но и они должны вносить свой вклад.

Понятно, что там разные волны, где-то проходят выборы, кто-то пытается на этом делать себе политику, как например в Италии. Но мы видим, что в конце концов даже партии, озвучивающие на выборах сдержанное отношение к войне, после прихода к власти начинают нас поддерживать, как это также было в случае Италии.

С другой стороны, очень много в мире сообществ стран, которые более сдержанно относятся к нашему конфликту. Это, например, африканские и азиатские страны. В них царят другие нарративы. Где-то Россия много и давно работает – это в Африке большей частью. Где-то играет роль влияние Китая, который также прямо не поддерживает Украину и заявляет, что мы должны договориться о мире.

То есть работы много и с этим нужно работать. У нас нет бесконечного дипломатического ресурса в Министерстве иностранных дел, потому к этому приобщаются и парламентарии. На своем уровне мы тоже стараемся объяснять и доносить реальное положение вещей.

В принципе, у нас впервые в истории Украины реализуется очень масштабный дипломатический проект по Африке. У нас есть специальный представитель Украины по Ближнему Востоку и Африке Максим Субх, они вместе с Дмитрием Кулебой активно работают. Они посетили несколько стран. Я был с делегацией на форуме Межпарламентского союза в Руанде. Там я провел десяток переговоров с представителями стран Африки, включая Замбию, Малави, Сьерра-Леоне. Также при моем участии состоялся первый в истории Украины парламентский визит в Мозамбик.

Мы работаем над тем, чтобы, с одной стороны, тех стран, которые нас уже поддерживают, поблагодарить. К примеру, в Азии нас поддерживает такая страна – Восточный Тимор. Там 1,3 миллиона населения, и в начале войны они собрали для нас полтора миллиона долларов, гуманитарку, они за нас голосуют в ООН. А многие из нас даже не знают, что есть такая страна. Мы благодарили их, когда я был на форуме стран АСЕАН в Камбодже.

Мир гораздо шире и больше, чем мы себе представляли. И Россия рано или поздно получит в нем статус изгнанника. Потому что каждое следующее действие, каждое их креативное зло настраивает против них все больше государств. Пока она не затрагивала вопрос территориальной целостности Украины, страны Африки считали это каким-то региональным конфликтом, у них на континенте есть ориентировочно 40 военных конфликтов. Но когда россияне начали "фломастером что-то рисовать по карте" – это уже стало чувствительным вопросом для многих стран в мире. Потому что пересмотр границ сегодня мало кто хочет.

Пока россияне не трогали инфраструктуру, азиатские страны не сильно обращали внимание. Когда начались бомбардировки инфраструктуры, а это уже благосостояние людей – это вещи, понятные Азии. Затем это будет проявляться во время голосований в Генеральной Ассамблее ООН и т.д. Но изоляции России невозможно достичь без реформирования мировой системы безопасности, потому что Россия является ее частью, она входит в Совбез ООН, все ветирует и при этом нападает на другую страну.

Сегодня, кстати, во время нашего интервью появилась новость от наших коллег: Парламентская Ассамблея стран Черноморского экономического сотрудничества не подтвердила полномочия российской делегации и та просто убралась вон. Приблизительно такого же эффекта мы достигли и на Межпарламентском союзе. Там нельзя исключить Россию из-за очень защищенного устава, но мы добились того, что они были вынуждены сбежать с двух дней. Они увидели, что им там нечего делать, потому что попытки продвижения своих резолюции и попытки сбить резолюции в поддержку Украины не удаются.

Наши ребята на востоке и юге тоже постепенно продвигаются, так и мы должны продвигаться. Кстати, есть любопытное сравнение. Мы сейчас воюем за Юго-восток – у нас оккупанты на востоке и на юге. Такая же ситуация в мире – мы должны воевать за Юго-восток: есть Глобальный юг, включающий страны Африки, Азии, Латинской Америки.

– А есть ли какая-то страна, которая вас больше удивила в том смысле, что ее позиция кардинально изменилась с 24 февраля по сегодняшний день?

– Мы недавно были в Камбодже. Она изменила свое отношение и начала нас поддерживать, голосовать в нашу поддержку в ООН. Это произошло за девять месяцев. Она была полностью открыта для общения с нами, мы проводили встречи на самом высоком уровне. У нее рядом Вьетнам, который будет воздерживаться всегда, потому что дружит с Россией. У них рядом аккуратный и консервативный Таиланд, который тоже воздерживается. Рядом Лаос, который прокитайский и воздерживается. То есть они единственные среди этих стран, кто нас поддерживает и это для них большой дипломатический шаг.

– Сейчас в иностранных медиа журналисты со ссылкой на свои источники пишут о том, что Запад начинает нас все больше склонять к переговорам. На публику официальные лица это отрицают, мол, Украина должна решать сама. С того, что видите вы – нас сейчас действительно начали склонять к переговорам с Россией?

– Начиная с апреля или мая, эта тема все время поднимается – что будто нас к чему-то склоняют. Думаю, что это во многом ИПСО России. Мы на уровне парламента не слышим такого. Наши партнеры действительно уважают наше суверенное право самим определяться, что нам делать. И они уважают решение украинской власти и народа продолжать борьбу за свои территории по состоянию на 1991 год, за репарации и за международный уголовный суд для России.

Что касается информации в медиа – там много российских "следов" и вбросов. Партнеры продолжают поддерживать нас оружием, поддерживать наш бюджет, ведь самостоятельно мы просто не выдержали бы – экономика страдает от обстрелов тоже.

– Как наша энергетическая система пройдет эту зиму?

– Мы пока нормально ее проходим в условиях постоянных атак. Энергетики достаточно оперативно восстанавливают инфраструктуру до того состояния, чтобы свет поступал потребителям время от времени. К сожалению, мы уже в большинстве своем живем в режиме включений электроэнергии, а не отключений. Мы также много работаем на уровне дипломатов, послов и парламентариев, чтобы партнеры предоставляли нам необходимое ремонтное оборудование.

И, конечно, главная потребность сейчас – это средства противовоздушной и противоракетной обороны. Видим, что с каждой атакой наше ПВО показывает еще лучшие результаты. Думаю, что рецепт – это, с одной стороны, быстрые действия центральных и местных властей, энергетиков и коммунальщиков на местах. Плюс действия центральных властей по поиску необходимого ресурса для восстановления. Мы видим, что кто-то дает оборудование, кто – деньги. И это довольно быстро происходит, есть специальные встречи на уровне G7, министров, они работают над тем, чтобы помочь нам избежать коллапса.

Но большой вклад есть и со стороны украинцев, проявляющих несокрушимость. Мы видим, что на генераторах работают разные сферы бизнеса. У меня, как и у многих украинцев, уже есть дома фонарики, термосы, газовая плита. И детей убеждаем, что подниматься на восьмой этаж нужно, потому что это полезно для здоровья, хотя иногда несем их на себе. Но очень радует, что пока нет волны выезда из страны. Надеемся, что его не будет, что люди будут оставаться в городах и что не будет тотального "теплового блекаута".

– Как вы оцениваете вероятность проведения выборов в Раду в октябре следующего года?

– Во время военного положения нельзя проводить выборы. Но мы верим в ВСУ, в наши Силы обороны, в то, что они максимально быстро освободят всю нашу территорию, и мы сможем перейти в другой правовой режим регулирования. И тогда уже откроется путь к выборам.

– Но все равно, пожалуй, потребуется еще некоторое время между завершением войны и выборами…

– Конечно. После завершения военного положения будет очень тяжело сразу провести выборы. Надо какой-нибудь небольшой переходный период. И он может быть разный для разных территорий. Например, если мы освобождаем территории, которые давно оккупированы – Донецк, Луганск, Крым – нужно выяснить, какой страны там есть граждане, провести соответствующие мероприятия по проверке. А что касается территорий, которые были недавно оккупированы – например Херсонская область – там можно проводить национальные выборы.

Что касается местных выборов, я бы поработал над законодательством, чтобы обезопаситься от коллаборантов, которых там много, но не все они могут попасть под действие СБУ. Учитывая, что мы нарабатываем, в частности, с Советом Европы – действительно нужно переходное время после окончания военного положения. Речь может идти о нескольких месяцах, звучал срок 4-5 месяцев. Он направлен на то, чтобы упорядочить ситуацию со списками избирателей. Очень много людей, уехавших за границу, внутренне перемещенных лиц, погибших.

Это все вызовы предстоящих выборов. Независимо от того, когда они состоятся, все эти вопросы нужно уже начинать обсуждать и проводить по крайней мере исследовательскую работу. Как проголосовать нескольким миллионам людей за границей – это действительно вопрос, потому что это трудно сделать на участках консульств. ЦИК и профильные международные организации уже вырабатывают определенные идеи. Но давайте победим – тогда будут выборы.