Игорь Клименко: В Украине больше темноты, но и больше полицейских на улицах

Что входит в обязанности украинского полицейского, как Нацпол устанавливает правопорядок на деоккупированных территориях и с какими проблемами сталкивается – глава Национальной полиции Игорь Клименко рассказал в интервью РБК-Украина.

С первых дней полномасштабного наступления России на Украину Национальная полиция, как и любой правоохранительный орган, работает в усиленном режиме. Часть полицейских ушла на фронт, другие несут службу на подконтрольных и деоккупированных территориях Украины.

Полицейские заходят в освобожденные населенные пункты сразу после военных, устанавливают правопорядок, проводят стабилизационные мероприятия. Местные жители, видевшие агрессоров и то, что они за собой несут, встречают украинских полицейских с аплодисментами.

Как сегодня выглядит работа Национальной полиции, что они видят на освобожденных украинских землях, как ловят коллаборантов среди гражданских и своих коллег и как будут работать в случае блэкаута – в интервью РБК-Украина рассказал глава Национальной полиции Украины Игорь Клименко. Ниже сокращенная текстовая версия, полный разговор с руководителем Нацполиции смотрите на YouTube канале РБК-Украина.

– Первый день войны. Для каждого украинца он приобрел определенный символизм. Как вы его встретили и понимали ли вы, что война будет?

– Мы очень часто возвращаемся к 24 февраля. Почему возвращаемся? Мы оцениваем свои действия и действия всей системы Национальной полиции, действия государства. Потому что все понимали, что возможна война, но все рассчитывали, что ее не будет.

Национальная полиция разработала инициативные планы по вторжению, чрезвычайным происшествиям. Конечно, мы, как и все граждане, не ожидали, что будет вторжение именно в направлении Киева. Эта информация, которая поступила ко мне, как к руководителю Национальной полиции, в 4 утра 24 февраля, она, с одной стороны, была ожидаема, а с другой – была эмоция: "Неужели началось?". И сразу пять секунд: "Что делать?".

Конечно, сразу же подняли весь личный состав по тревоге, хотя руководители областных управлений уже около недели жили на работе и наши люди работали в усиленном режиме несения службы, но к 8 утра все силы полиции были на местах и в боевой готовности. Потому что звонки шли 24 часа в сутки. Где-то мы видели и слышали, что наступают российские войска на Херсонщине, очень быстро разворачивались события. Конечно, под Киевом, здесь уже и говорить не о чем, потому что наши полицейские вместе с пограничниками находились на пограничных участках границы Беларуси и Украины и первыми услышали эти выстрелы со стороны врага, который перешел нашу границу.

Полиция отступала, сначала через Чернобыль в Иванков, потом там приняли первое сражение в Киевской области, потом полиция уже отходила дальше. Дальше вы уже знаете – Буча, Ирпень и все населенные пункты вокруг Киева. Потом Броварской район был, потом Черниговская область, ну и, конечно, мы здесь дежурили.

Здесь нельзя работать чисто по планам, потому что мы полицейская структура, и мы привыкли выполнять полицейские функции, а не военные. Но со временем мы стали такими полувоенизированными, а некоторые подразделения полностью военизированными формированиями.

– Вы говорили, что вы получили сообщения в первые часы и первые дни войны из разных регионов, в том числе из тех регионов, куда идут российские войска. Как это было? К примеру, Херсон, какие это были сообщения?

– Я могу запараллелить этот вопрос с Запорожской областью. Очень быстро войска зашли и перешли Крымский перешеек и двигались по Херсонской области, но Херсонская область – это степи, как правило. И войска, я думаю, где-то так двигались по городам и селам быстро, со скоростью примерно 80 километров в час. Но когда начали входить в Запорожскую область, они начали быстро заходить через Приморское, зашли на Мелитополь и пошли дальше на Бердянск.

Параллельно наши подразделения в Херсонской области находились в городе, они ждали команды главы Национальной полиции по поводу своих действий. Да, мы были вооружены, но были вооружены легким оружием, максимум – это автоматы, обычные пистолеты, несколько пулеметов у Сил специального назначения.

И только когда враг перешел Днепр и встал на правобережье Херсона, подошел практически к центру города, тогда руководство полиции региона получило команду на выход.

– От вас?

– Да, конечно, от меня. Колонна, готовая к движению, она выдвинулась в направлении Николаевской и Днепропетровской областей.

– И они уже там заняли свои позиции или ушли в другие регионы?

– Дв, Главное управление Национальной полиции в Херсонской области проходило службу на территории Николаевской области и выполняло на территории Николаевской области боевые задания также вместе с ГУНП Николаевской области. Часть личного состава была переброшена на Днепропетровщину и Кировоградщину, там где они несли службу на блокпостах.

К тому времени было несколько дней или несколько недель спора – а что должен делать полицейский? Кто такой полицейский в военном действии? Он комбатант или не комбатант?

– А какое ваше мнение?

– Наш полицейский принимает присягу на верность народу Украины. Наш полицейский несет службу с оружием. И наш полицейский, как мы думали, может быть объектом посягательств со стороны оккупационных властей. Потому мы приняли решение всем выйти из временно оккупированной территории. Кто не вышел, не подчинился приказу, был уволен из Национальной полиции. И на сегодняшний день я могу сказать, что ни один из тех, кто не выполнил приказ, не вернется на службу.

– Допускаете ли вы варианты, что у некоторых полицейских не было физической возможности выйти с оккупированной территории?

– Мы давали достаточно времени тем полицейским, кто не имел физической возможности выйти. Некоторые были в плену. Некоторые скрывались на временно оккупированной территории.

– Скрывались?

– Именно скрывались, не смогли выйти, например, с временно оккупированной территории из Херсонской области, с левого берега Днепра.

– Ну, это обстоятельства. Они также уволены?

– Всех, кто не выполнил приказ по какой-либо причине, все были уволены из Национальной полиции. Некоторые из тех, кто был уволен, вышел, нашел в себе силы и возможности выйти с временно оккупированной территории, они были проверены и Службой безопасности, и Департаментом внутренней безопасности, в том числе с использованием полиграфа.

Этих людей, поверьте, единицы, и эти люди, как правило, указывали, где они сохранили оружие, служебное удостоверение. На сегодняшний день мы проверяем версию вышедших с этих территорий. Те тайники, которые были на временно оккупированных территориях оставлены полицейскими, мы сейчас их все выкапываем, и оружие ставим обратно на учет в Национальную полицию.

– Вы доктор психологических наук. Как вы думаете, чем полицейский предатель отличается от предателя гражданского?

– Работник правоохранительного органа сознательно, зная, что он клялся народу Украины, клялся государству, сделал этот шаг. Это лицо сознательно принимало решение о работе на оккупанта. Он, видимо, понимал, что, может быть, его недооценили в Национальной полиции или в Службе безопасности Украины. Возможно, это такой человек с ощущением своей неполноценности и недооцененности.

Это такие ущербные люди, люди, которые мало работали или не имели профессиональных способностей, но хотели занимать какие-то должности. Пример, который я уже приводил, это когда женщину, занимавшуюся уборкой помещений Херсонской областной телерадиокомпании, сделали администратором этой всей компании.

Равно как и работников полиции некоторых, занимавших рядовые должности, назначали руководителями городов или правоохранительных органов. Но таких людей немного и, слава богу, что такие люди не имели профессионального таланта и опыта работы, в первую очередь. И они, вероятно, преследовали преступные или даже меркантильные низкие цели в жизни, они даже не смогли организовать работу своих подразделений.

Тот бардак и то, что было совершено оккупантами, включая полицейских, Росгвардию, нашими коллаборантами в подразделениях полиции… Они (подразделения – ред.) разбиты и практически уничтожены изнутри, как можно было работать в таких подразделениях… То есть это люди низкой культуры, люди, не понимавшие сущности и принципы организации работы. Ими руководило только желание насолить бывшему руководству, насолить народу и украинским властям. Все эти люди нами установлены в большинстве своем, они однозначно понесут ответственность перед законом.

– То, что вообще были такие люди в системе – это недостатки системы? Или это просто на местах кто-то не совсем понимал, кого берет на работу?

– Очень трудно определить, психически ли больной человек или нет. Если нет внешних признаков.

– А в полиции не проверяют психическое состояние человека, когда берут на работу?

– Нет, мы проверяем, но мы берем, например, участкового офицера полиции на работу, мы его проверяем именно на должность участкового офицера полиции. С ограниченным функционалом. Если это лицо идет на должность руководителя, его проверяют на соответствие должности руководителя. То есть если работник работал сержантом полиции, инспектором, а захотел стать быстро руководителем правоохранительного подразделения, то… Мы же пишем в психологических характеристиках, в служебных характеристиках, на что способно данное лицо.

У нас очень много людей, которые не хотят делать карьеру. Они желают быть на этих должностях. Или есть люди, которые хотят делать карьеру, но для этого ничего не хотят делать, очень много ошибок в работе. У них очень много нарушений и дисциплины, в том числе. Мы таких людей проверяем на возможное нарушение закона. 217 полицейских на коллектив 130 тысяч – это такой мизер, но от этого мизера мы тоже должны были очиститься.

– Некоторые полицейские с начала войны решили пойти на передовую, в ряды ВСУ. Сколько их и было ли это их массовое решение, или руководители проводили работу?

– Один из первых, кто пошел в ряды Вооруженных сил Украины, это был летчик. Из авиации полиции. Они работали на вертолетах Национальной полиции, но в прошлом они военные летчики. И 26 февраля мы уже получили первую жертву – один из летчиков погиб на военном вертолете под Ирпенем, его сбили вражеской ракетой, ему президент присвоил звание Героя Украины. Это первые были такие жертвы. Конечно, жертвы были и на улице и в Буче, и в Ирпене, наших полицейских расстреливали, потому что они были в форме. И в других регионах государства расстреливали наши автомобили.

И те люди, которые умели максимум стрелять из пулемета, сейчас стреляют из минометов и более серьезной техники, которую научились за время войны использовать, специалистами по которой стали.

– До войны вы говорили об определенном "кадровом голоде" в полиции. И в городах об этом тоже говорили. Сейчас война, вы сами говорите, многие полицейские ушли на фронт, и нужно очень много сил для того, чтобы заходить на деоккупированные территории и устанавливать порядок. Насколько эта проблема стала больше и что вы с этим делаете?

– На сегодняшний день мы обновили набор в Национальную полицию. В первую очередь это касается инспекторских должностей. Могу сказать, что мы нуждаемся в работниках патрульной полиции, работниках нашего специального подразделения, у нас есть потребность достаточно большая, чтобы набрать персонал. Приблизительно, на сегодняшний день мы хотим набрать где-то 8-10 тысяч человек в пределах некомплекта, который есть в Национальной полиции Украины.

– Мне кажется, что это не очень большая цифра в масштабах Украины.

– Я хочу привести цифры, которые мы вычислили. К примеру, если мы берем обычный населенный пункт Центральной или Западной Украины – наличие полиции на 10 тысяч населения – 23. В Киеве это число составляет 41. В Херсонской или Харьковской областях 136 полицейских на 10 тысяч населения. Большие территории – усложненная связь и очень много людей без связи. Поэтому необходимо максимально насытить полицейскими населенные пункты, чтобы люди могли найти этих полицейских.

К примеру, Херсон, который был несколько недель без света и только недавно свет появился. А потом враг снова обстрелял город и свет на время также исчез. На улицах должны быть полицейские наряды для того, чтобы каждый гражданин, потерявший связь, вышел на улицу, нашел полицейского и обратился к нему за помощью.

Ощущение безопасности – чем быстрее оно вернется к гражданам, тем быстрее мы наведем порядок в наших городах, тем быстрее граждане вернутся в более или менее мирное существование. Это наша первая цель, поэтому в этих декупированных регионах работают также наши сотрудники из Центральной и Западной Украины в составе сводных отрядов, которые помогают своим коллегам из деоккупированных областей, приводить в порядок и помогать местным органам власти как можно быстрее наладить мирную жизнь на этой территории.

– Я у вас увидела браслет "Азовсталь". Это символическая поддержка ваших коллег, находящихся на фронте?

– Это символическая поддержка наших находившихся в плену коллег и воевавших на "Азовстали" вместе с военными. Мы были на связи, пока еще можно было эту связь устраивать с нашими работниками, которые находятся на "Азовстали". И когда уже десять наших полицейских освободили из плена, то вся полиция выдохнула. Но еще у нас есть 5 человек, которые в плену находятся, мы надеемся на скорейшее их возвращение домой.

– Те, кто вернулся, в каком они состоянии?

– Сейчас в нормальном, они длительное время находились на лечении, часть из них была ранена на "Азовстали", на сегодняшний день они уже будут проходить реабилитацию в Украине и за пределами нашего государства.

– Они попали на "Азовсталь", как работники Нацпола?

– Как работники Нацпола. Мы говорим только о работниках Нацпола.

– И что они там делали?

– С оружием в руках защищали "Азовсталь", вместе с подразделениями Национальной гвардии Украины, Вооруженными силами и пограничниками.

– А сколько всего ваших коллег из Нацполиции сейчас находится в плену, или находилась в плену?

– Находились 219 человек, в настоящее время там остается 26 работников полиции действующих.

– Что вы видите на деоккупированных территориях? Вы одни из первых заходите и видите, что сделали российские войска. Что вы видите там?

– Первый населенный пункт после Ирпеня и Бучи, в который мы зашли, я лично там был, это село Андреевка Макаровского района, это дорога на Бородянку из Макарова. Мы заехали 2 апреля, была примерно такая же погода, только без снега, мы увидели людей, которые вышли из своих домов, как правило, это были пожилые люди. Там уничтожены 80% жилого сектора, который был в этом селе. Мы заехали на мост, где было огромное количество боеприпасов, оставленных россиянами, мы увидели позиции россиян, на которых они были, и эта картинка, она стоит перед глазами – именно сел, не городов, потому что города – это отдельная категория. Все мы были в Ирпене и Буче и видели, что там произошло, и в Харькове, и в Северной Салтовке.

Мы видели, что может быть с городом, когда 10 тысяч человек остаются без жилья. Мы говорим о селах Херсонской области или деоккупированной территории Харьковской области. Это села, которые полностью уничтожены. Если проехать по трассе от Изюма до Лимана, мы увидим, что некоторые села уничтожены навсегда. Их невозможно восстановить.

Я вспоминаю Святогорск, мы приехали на второй-третий день после освобождения, в городе проживало где-то 2,5 тысячи человек, а осталось 400. 400 человек, находившихся под постоянными обстрелами врага. Я общался с этими людьми. Это, как правило, пожилые люди или женщины, которые скрывались в подвалах.

Страх поглощал полностью наших людей. С ними говоришь… С этими людьми нужно много работать. Им нужно время, чтобы от этих ужасов отойти.

– А с ними говоришь и что?

– С ними говоришь и чувствуешь, как они боятся, не знают, что будет завтра. Они чувствуют себя в опасности. Я вспоминаю Херсонскую область, Киевскую, когда проезжали через населенные пункты в первые дни, люди выходили или аплодировали, или пытались поговорить.

– Вы заходите на деоккупированную территорию, каков ваш алгоритм действий?

– Сначала заходят Силы специального назначения, мы приступаем к стабилизационным мероприятиям. Мы начинаем вместе с военными оборудовать блокпосты и сразу объезжать всю территорию населенных пунктов, чтобы пообщаться с гражданами. Это делается параллельно – начинают работать взрывотехнические службы. Начинаются заявления граждан о заминировании тех или иных объектов или квартир, или частных зданий.

В первую очередь, мы разминируем те объекты, которые влияют на работу критической инфраструктуры, чтобы людям можно было запустить газ, подавать электроэнергию и так далее. Параллельно заезжают следственные оперативные группы, состоящие из следователей, криминалистов и работников оперативного блока. И мы сразу начинаем работать, в том числе, по коллаборантам. Мы опрашиваем каждого человека, который находится на оккупированной территории.

– А сами люди указывают на коллаборантов?

– Конечно.

– Как это происходит? Просто, пока вы прорабатываете человека, собираете данные, он может физически находиться в этом населенном пункте. Есть ли страх, что может быть самосуд?

– Все эти 9 месяцев, что касается Херсона или Харьковщины, мы собирали информацию по коллаборантам в дистанционном режиме.

– То есть вы заходите и вы уже знаете, кого нужно задержать?

– Большую часть мы знаем, но, как показывает Херсон, столь серьезные, "жирные" коллаборанты, они вышли с оккупационными войсками на левую часть Днепра. Более мелкие коллаборанты, например, учителя или рядовые работники правоохранительных органов, или органов оккупационных властей, они на местах находятся, люди на них указывают, мы их прорабатываем, часть передаем в Службу безопасности Украины.

Это касается Харьковщины и больших районов Херсонской области. Люди тоже разные, но мы прекрасно знали по Херсонщине, кто организовывал так называемый референдум. Прекрасно этих людей знали и сейчас готовятся заочные подозрения вышедшим людям. Ну, и для тех, кто остался на месте, конечно, они не уйдут от ответственности за то, что делали на территории нашего государства.

– Вы говорили о заминировании. Расскажите, пожалуйста, подробнее, потому что, насколько мы знаем, россияне не пренебрегают минировать все, что только можно. Где вы находите мины?

– В Херсонской области везде. В прямом смысле этого слова. Такого массового и "смарт" заминирования, как на Херсонщине, не было ни в одном деоккупированном месте нашего государства. Потому что можно просто приподнять вазон с цветами и взорвется полностью все здание. Или те закладки, которые сделал оккупант, они рассчитаны на 140-310 часов работы.

То есть, например, ставят (таймер – ред.) на две недели после деоккупации, в 10 часов утра. Это, например, здание либо районной, либо городской администрации, и оно взорвется. Найти эти взрывные устройства крайне тяжело, потому что именно эти взрывные устройства заложены либо в подвальные помещения, либо между стеной и помещением.

Можно открыть дверь и взорвется противоположная часть здания. Так было со зданием Национальной полиции в Херсонской области. Небольшой ящик с тротилом, просто стоящим в подвале. Следуя правилам безопасности, его не брали в руки, в 20-30 метрах его оттащили и мы потеряли несколько этажей здания.

– Под ним была мина?

– Не под ним. Они были вокруг, а он как детонатор выступал, мины были повсюду. В стенах. К примеру, стол. Стол и возле него стул, на котором вы сидите, может немного более толстое сиденье. Вырезается дырка, закладывается туда мина и сверху ставится обычный принтер. Какое у гражданина, или у военного или полицейского желания? Взять этот принтер и поставить на стол. И сесть. Как раз в этот момент происходит взрыв. Поэтому инструктаж для всех правоохранительных органов, для всех заходящих (на освобожденные территории – ред.) он на первом месте.

Мы потеряли троих взрывотехников и 14 ранены. Практически каждый день наши работники взрывотехнической службы, как и работники ГСЧС, взрывотехники, саперы сталкиваются со смертельной опасностью. Мы не так быстро разминируем для того, чтобы тщательно изучить здания, которые должны разминировать в первую очередь.

7 декабря в Херсонской области во время проведения стабилизационных мероприятий на каскаде вражеских мин подорвались полицейские, в результате чего 4 человека погибли. За жизнь еще четырех человек борятся врачи.

– Вы говорили о бардаке, который после себя оставили оккупанты. Это такая их визитная карточка? Потому что он есть повсюду.

– Больше мусора, чем в подразделениях полиции или прокуратуры, нигде не было.

– А почему?

– А там, как правило, в наших помещениях очень часто внизу есть изоляторы временного содержания. И в этих местах были созданы места незаконного удержания наших граждан, в том числе пыточные. И это очень удобно, когда ты "работаешь" на 1-3 этаже в подвале или в соседнем помещении, ты держишь наших граждан, обвиняемых либо в работе с украинской армией, либо просто патриотических наших граждан. Их же просто задерживали и там держали несколько дней или недель. Не было ни одного подразделения, будь то в Херсоне или Харьковской области, которое было бы более-менее в приемлемом состоянии. То есть это бескультурье и свинство.

Есть комнаты, где они работали, есть комнаты, где они проживали. Разницы нет, все было сброшено в одну кучу. Разницы никакой. Вы понимаете, март, апрель, май, июнь, июль, август, сентябрь – ну летом можно было это убрать? Нет. Главное, на русском языке написать "Полиция РФ" и все. Это все, что они принесли с собой. В таких условиях говорить о каком-либо правопорядке в этих регионах не приходится.

– А что сами люди говорили о работе так называемой полиции в оккупации?

- Да ничего. Смотрите, мы находили журналы или тетради, в которых регистрировались какие-то преступления. Вот они регистрировались и все. Ну не может участковый офицер полиции и предатель раскрыть преступление или расследовать тем более.

– А что там были за преступления?

– Ну убийство было, например. Кража была. То есть такие преступления, которые регистрировались, но за столько месяцев они себя только задокументировали и ничего больше не сделали.

Огромное количество техники было уничтожено. Около полутора тысяч автомобилей. Конечно, для полиции это такой удар в техническом плане, но мы переживем и это. Но они даже не пользовались этой техникой, они с техники снимали колеса, если она более новая или старая, без разницы. И агрегаты автотранспорта. Поэтому если заходить, например, сразу в подразделение полиции во двор, на автохозяйство, то увидите десятки автомобилей без колес, даже лысые колеса снимали и отправляли в Россию.

– Додому, до хати.

– Додому, до хати. Не знаю, что они с ними будут делать, наверное, для них это такая диковинка, что такие полицейские автомобили хорошие, еще и с соответствующими надписями. Снимали все, что было на этой машине – зеркала, все. То есть полностью раскомплектовывали ее и отправляли, по-видимому, домой. Если гражданские машины, то они разбивали их часто, а если полицейские, то разбирали.

А еще в Купянске мы нашли несколько бидонов с бражкой. Видимо, готовили сразу и пили, чтобы поднимать свой "боевой дух".

– Как вы считаете, деоккупация тех территорий, которые были оккупированы с начала полномасштабного вторжения, и ожидающая нас деоккупация всех территорий, которые были оккупированы 8,5 лет назад, насколько она будет отличаться?

– Дети пошли уже во второй класс (на оккупированных долгое время территориях – ред.). Родившиеся в 14-15 годах. Люди отравлены пропагандой России. Большие территории, которые уже 8,5 лет не слышали украинского языка. В которых воспитывалась и пропагандировалась ненависть ко всему украинскому, к Украине. Поэтому главная проблема – это люди.

Перед нами всеми будет стоять задача показать гражданам, которые не участвовали в незаконных вооруженных формированиях, что наша власть законна, настоящая и действительно лучше. И главное, что эта территория нашего государства – не Российской Федерации, ни какого-либо "союзного государства", а именно Украины. Поэтому, я думаю, что многие проживающие там, пожалуй, пойдут искать "русский мир" на территории Российской Федерации.

– Возвращаясь к бытовым проблемам. Как сейчас работает полиция с этими отключениями света и считаете ли вы, что нужно сократить комендантский час?

– Полиция работает в едином режиме, что в комендантский час, что не в комендантский час. Комендантский час – это прерогатива военных. Они его устанавливают и военная администрация понимает, с какого часа он должен быть установлен. Что касается полиции – наша задача в блекауте на всей территории нашего государства вывести на улицу полицейские силы, при этом не теряя связь. Если это вечернее время, очень тяжело будет собрать личный состав. Поэтому мы уже провели ряд учений, позволяющих нам в течение небольшого количества времени собрать весь личный состав на территории подразделения и эти люди заступят в соответствующий наряд.

В городах до войны у нас заступали на службу 1100 нарядов. На сегодняшний день, в период блекаута мы готовы выставить 5500 автомобильных нарядов и 2500 пеших нарядов. Но это при условии, что мы будем работать практически без отдыха. Поэтому мы готовимся к любому развитию событий.

У нас работают даже так называемые "антимародерные" группы из работников криминальной полиции, которые работают, как правило, в гражданской форме одежды для того, чтобы минимизировать возможность квартирных краж именно во время блекаута. Вы ведь понимаете, когда человек заходит в темный подъезд, что его может ожидать?

Более того, мы должны реагировать на такие бытовые темы, как, например, человек застрявший в лифте. 21 этаж, 25, 9 или 8. И полиция тоже должна прийти на помощь. Полиция получила указания, как найти того или иного специалиста или представителя ОСМД и освободить человека. Конечно, нам нужно очень много сил. Мы работаем с другими структурами, с ГСЧС, чтобы человек смог найти тех, кто им придет на помощь.

– Криминогенная ситуация во время блекаута. Как она поменялась? Логично, что она могла стать хуже. Больше темноты, больше людей, которые хотят что-то плохое в этой тьме сделать.

– Больше темноты, но больше полицейских на улицах. Уровень преступности по Украине на сегодняшний день у нас снизился на 13%, а как раз в блекаут – среда-четверг, уровень преступности снизился на 16%. Присутствие полицейских, взаимодействие с населением и объединение общин, оно дало свой результат. Мы понимаем, что впереди у нас очень много вызовов и сохранить именно безопасную страну, что касается криминогенной ситуации – это задача Нацпола.

Это касается и мошенничества, выросшего в нашем государстве с начала боевых действий, это касается и имущественных краж, квартирных. Мы же понимаем, сколько людей покинуло свои дома и сколько у нас было заявлений, о том, что эти дома разбиты врагом. В той же Харьковской или Херсонской области. Или ограблены врагом.

– Военное время дало полиции возможность несколько форсировать свои действия по криминалу?

– Конечно, мы достаточно жестко разговаривали с криминалом, в основном криминал нас услышал и немного успокоился. Мы контролируем все наши местные группировки, которые были до войны, чтобы они не подняли голову. В первую очередь, я имею в виду организованную преступность, представляющую опасность для наших граждан и нашей страны.

– А на оккупированных территориях была организованная преступность, присоединившаяся к россиянам?

– Это мы со временем установим, но, как правило, нет. Это была такая мелкая преступность, которая имеет место в любом обществе.

– Можно ли во время блекаута использовать ваши участки, как так называемые пункты несокрушимости? Могут ли люди прийти к вам и попросить помощи?

– На сегодняшний день у нас готовы к приему граждан 903 отделения полиции. Мы пытаемся довести эту цифру до тысячи за неделю. Люди могут сюда прийти в любое время. Мы имеем в виду само помещение, вестибюль, где будут расставлены стулья, где будет вода, будет возможность зарядить свои гаджеты, где будет работать генератор, горючее для генератора и, конечно, люди могут обратиться в полицию. А в случае отсутствия связи полицейские смогут помочь. Или больного доставить в больницу. К примеру, если женщина рожает, мы в таком случае тоже придем на помощь. Конечно, мы будем помогать всем гражданам, которые будут обращаться к нам, если такое время придет.

Относительно связи сразу могу сказать, что из этих 903 подразделений полиции 200 оборудованы спутниковой связью Starlink. Надеюсь, в ближайшую неделю мы получим достаточное количество оборудования для того, чтобы охватить всю страну интернет-связью.

– Как полицейские ведут себя с теми, кто не хочет эвакуироваться с тех территорий, где оставаться опасно?

– Во-первых, любой разговор с гражданином происходит под запись на боди-кам. Как правило, есть несколько категорий людей. Первая хочет уехать, они уже готовы, их не нужно уговаривать. Есть категория пожилых людей, которые находятся в хосписах, в так называемых домах престарелых. Здесь проводится совместная работа с органами власти. А есть пожилые люди, которые не хотят уезжать ни при каких обстоятельствах, как они говорят: "Я здесь родился, я здесь и умру. Здесь у меня все, здесь у меня огород, дом, квартира" и так далее.

Есть люди, которые не хотят уезжать, потому что им некуда и не за что. И их устраивает любая власть. К сожалению, есть такая категория, мы их видели в Лисичанске, Северодонецке, они так и остались на этих территориях. Я не буду характеризовать, что это за люди. Среди них есть больные люди, которые остались и не хотят уезжать – 70-80 лет. Но есть и молодые люди, ведущие асоциальный образ жизни, которые тоже захотели остаться.

Но речь идет о тех людях, которых мы должны любой ценой вывезти. Это те люди, которым некуда ехать, нет родных у них на другой территории нашего государства или в других государствах. Их нужно уговаривать и рассказывать, где они будут жить, куда мы будем их вывозить.

– Полицейские этим занимаются? Уговорами?

– Да, мы говорим, что здесь не будут работать магазины, здесь будет все разбито или уже разбито. Здесь опасно. Мы такими уговорами смогли только из Донецкой области в последние месяцы вывезти 20 тысяч человек. Очень часто полицейские увозят таких людей на своем транспорте.

У нас есть отряд под условным названием "Белый ангел", в который входят врач, полицейский и представитель ГСЧС. И вот под обстрелами это подразделение вывозит людей непосредственно уже в населенных пунктах. Это касается сегодня Донецкой области, Бахмутского района и города Бахмут, где осталось примерно еще 20 тысяч населения и мы понимаем, что каждый день враг обстреливает город, каждый день у нас есть жертвы.

Более того, уже разрушили Бахмутское подразделение полиции, поэтому это влияет и на размещение нашего личного состава. На сегодняшний день там очень опасно для нашего населения и наши работники, несмотря ни на что, этих людей выводят из домов, сажают в авто и вывозят в безопасный город. Это такая психологическая работа – уговорить человека уехать. И опасно – многие наши работники получили ранения именно во время такой эвакуации.

– Как вы думаете, что будет с Россией после нашей победы?

– Я думаю, что очень тяжело будет этой стране оправиться от того, что она сделала нам. И что мы сделаем с ней.

– Что будет с Украиной?

– Мы отстроимся, мы вернем всех из-за границы, наши люди будут верить в государство. Мы вернем наших детей, мы наладим систему образования, мы наладим инфраструктуру, мы будем более терпимы друг к другу. Мы будем больше ценить свою независимость, свое государство и свои права в этом государстве. Мы будем сильны и не дадим больше ступать врагу по нашей земле.