С начала 1970-х в
Сирии быть на вершине власти - значит, быть алавитом. Несколько исключений из этого правила,
вроде православного Дауда Раджихи или суннита Мустафы Тласса, занимавших в разные годы пост
министра обороны, - вряд ли показательны. На каждого министра не-алавита приходилось и
приходится десяток замов, советников и помощников-алавитов.
Схема управления, при
которой представители религиозного меньшинства способны надолго удержать власть над
значительным большинством, конечно, далека от демократии. При Хафезе Асаде в стране была
выстроена практически однопартийная система, выборы превращены в фарс, наподобие советского,
с единственным кандидатом в бюллетене. Была введена строгая цензура и развивался культ
личности. В газетных статьях и бесчисленных патриотических книгах президент представал как
лидер антиизраильского общеарабского фронта. Сирийские пропагандисты, понимая, что их
клиенту явно недостает легитимности в глазах суннитов, пытались произвести нехитрую подмену
понятий: да, он еретик, но какое до этого дело, если он за Палестину и против Израиля?
Собственно, желание сохранить статус общего антиизраильского лидера помешало в свое время
Хафезу Асаду заключить мир с израильтянами после того, как с ними договорился египетский
президент Анвар Садат.
Египтянин-суннит смог вернуть занятый израильской армией
Синай в обмен мирное соглашение. Асад же, вероятно, посчитал, что Голанские высоты - не
такая уж и большая цена за поддержание имиджа непримиримого борца c Израилем.
Еще
одним источником легитимности стали фетвы от шиитских богословов Ирана и Ливана, в которых
алавиты признавались частью шиитской общины. Конечно, для внутреннего употребления такие
фетвы не очень годились - для сирийских суннитов шииты вряд ли чем-то лучше алавитов. Но
зато такое признание фактически гарантировало помощь режиму со стороны шиитских общин всего
региона, а после Исламской революции в шиитском Иране — еще и заступничество одной из
мощнейших на всем Ближнем Востоке держав.