О службе в едва ли не самой горячей точке российско-украинской войны, плене в "ДНР" и сегодняшней реабилитации защитник Мариуполя, морпех Глеб Стрижко рассказал РБК-Украина.
С начала полномасштабной войны к Мариуполю было приковано едва ли не наибольшее внимание мирового сообщества. Этот город назвали сердцем этой войны, а бойцов, оборонявших его – титанами. Украинские военные базировались на двух ключевых локациях: металлургическом комбинате им. Ильича и "Азовстали".
Несмотря на большое преимущество врага, они продолжали держать оборону, хотя и несли значительные потери. Оказывать помощь тяжелораненым в таких условиях было фактически невозможно. Чтобы сохранить бойцам жизнь, их передавали российской стороне.
Одним из них стал Глеб Стрижко, боец 1-го отдельного батальона морской пехоты, который за год до открытого российского вторжения сменил активную общественную деятельность на берет морпеха. Дальше его рассказ от первого лица.
Ровно за год до начала полномасштабной войны я принимал присягу на верность украинскому народу. Подписывая контракт с ВСУ, я знал, что на мои три года может прийтись новый виток войны. Так и случилось.
Пункт постоянной дислокации моего батальона – Николаев, но каждое подразделение выезжает в зону проведения Операции объединенных сил. И так же подразделения морской пехоты. В начале декабря у нас была ротация. Мы оказались севернее Мариуполя.
Нас никто не предупреждал, что 24 февраля будет начало полномасштабной войны. Нет, такого не было. Просто это витало в воздухе, у нас была повышенная боеготовность. Нас тогда просто разбудили словами "Начинается обстрел! Все на боевые позиции!"
Смотрю. Все небо было в зареве. Видел, как работает ракетная система залпового огня, "грады" и все остальное. Артиллерия, минометы валят. Как в супербоевиках. Конечно, мозг не привык к таким интенсивным обстрелам. Надо было быстро "раздупляться".
Мы не знали, что началась полномасштабная война, потому что вечером 23 февраля нам сказали выключить телефоны из соображений того, что может летать российская авиация и пеленговать. Вообще свой телефон включил уже в марте. А до того времени он у меня просто лежал.
Но 24-го февраля одному из ребят таки разрешили включить телефон и он сказал, что обстреливают Николаев, началась полномасштабная война. И если на Донбассе боевые действия воспринимались привычно, то когда начали обстреливать мирные города, мой мозг не мог это воспринять. Три дня прошли, пока осознал.
В начале марта мы знали, что наш город в окружении. Нам говорили, что к нам будут прорываться силы. Но мы не знали, правда это или нет. Связи не было, черпали информацию из того, что есть.
У нас был четкий оборонительный приказ: не пропустить врага в город.
На комбинат им. Ильича мы перешли 28 февраля. Оттуда видел зарева на горизонте, представлял, что с городом, но точно не знал, информации было мало. Это уже потом, когда был в Киеве в больнице, посмотрел видео и увидел, что сделали с Мариуполем.
Если даже это не докажет людям, что такое "русский мир", то я уже даже не знаю, как до них достучаться. Российские уроды это развязали. И это уже ни для кого не секрет. Хотя бы такой ценой люди поняли, что нет "хороших русских".
С начала полномасштабной я для себя принял решение: позвоню домой после победы, потому что это отвлекало бы. Да и связи на комбинате не было. Хотя ребята нашли маленькие старые Nokia, которые время от времени ловили какую-то сеть.
Жить на комбинате приходилось, как могли. За продуктами ходили, пока супермаркеты не были разбомблены. Хотя это закончилось в первых числах марта. Мародерство было. Я этого не видел, но ребята рассказывали, что видели, когда ездили за продуктами.
Полученные продукты мы делили между ротами. Сначала ели по два раза в день, а потом по разу. В первые дни это были продукты из супермаркетов: разные хамоны, колбасы, лаваши. Потом перешли на супы и каши. Ну а потом на военный сухпай: делили консервы на двух-трех человек.
Было несколько мини-праздников, когда удавалось поймать фазанов, готовили их и это было вкусно.
Во время пребывания на комбинате многого хотел. Иногда мы с другом говорили, что уже умерли, а сейчас типа в чистилище. Привыкли. Как день сурка, одно и то же. Одни и те же паузы в обстрелах. Война стала рутиной. Но я никогда не сожалел, что подписал контракт. Я сознательно шел на это. Даже, когда прилеты были, а у нас уже были и раненые, и убитые.
Ребята, с которыми я еще пару месяцев назад прыгал с парашютом, или где-то гоняли на международных учениях, сейчас их нет и уже не будет. Они где-то лежат с простреленными частями тела. Тогда были на территории госпиталя, который развернули на комбинате. Сейчас где они я не знаю.
В апреле получил ранения и я. В результате танкового выстрела меня сбросило с третьего этажа и придавило остатками стены. Перевезли на территорию госпиталя, где пробыл два дня. А потом передали российской стороне.
12 апреля я стал военнопленным. Когда передавали, я лежал, не особо видел, потому что глаза были налиты кровью из-за травм. Только слышал, как говорят:
– Мы вас передадим российской стороне, вы едете в госпиталь. Передаем на условиях того, чтобы сохранить вашу жизнь.
Так я и попал в "ДНР". Меня привезли в оккупированный Новоазовск, там никакой помощи не оказали. Затем передали в оккупированный Донецк, там два раза оказали помощь. Первый раз, когда я лежал в коридоре. Мест в палатах не было, поэтому разместили там.
Среди ранений у меня был сломан таз. Из-за этого ноги сами расходились и нужно было постоянно контролировать, чтобы они не разошлись полностью в стороны. От этого были ужасные боли.
И когда у меня спадала нога с лавочки, то проходил мимо врач, которого я попросил поднять ее. Он услышал, что я неестественно говорю. Увидел, что сломана челюсть. Оказалось, что он был стоматологом, потом пришел его дружбан хирург и они наложили мне шину на челюсть.
Второй раз оказали помощь, когда у меня надулся живот из-за того, что я не ходил в уборную 13 дней. И была опасность, что это взорвется и убьет меня. Тогда перевели на другой этаж и почистили меня.
Все 16 дней, которые я был в плену, была ужасная боль в поломанном теле. Часто вырубало в сон, представлял себя лесорубом в Канаде или дальнобойщиком, который гоняет по Европе и снимает блог. Это отвлекало. Конечно, когда я открывал глаза, которые были налиты кровью, видел реальность, и чувствовал ту боль, то хотел вернуться назад.
Обезболивающее вкололи уже после обмена пленными. Меня везли в "скорой" в Запорожье и я такой:
– Ваууу, может быть так классно. Может быть не больно.
Тогда в ходе обмена освободили 45 военных. Нас в двух автомобилях везли. Там были и мужчины, и женщины. Впервые с ними виделись. Только одного парня знал, который был из нашего батальона.
Даже, когда был в плену в таком виде, знал, что точно вернусь в Украину, вопрос только, в каком виде: в цинковом такси или живым. Это был вопрос времени и моего состояния. Допускал, что могу умереть от боли. Не без этого.
Мотивацию давало четкое понимание, что я вернусь. Очень помогала вера в Бога, я молился. Помогало понимание, что я морпех, давший клятву морского пехотинца и не должен предать. Помогал стих Стуса: "Терпи, терпи, терпець тебе шліфує".
Я понимал, если мне послали такие испытания, то я их должен выдержать. Потому что еще есть работа, которую я должен сделать для Украины.
Было классно вернуться домой, говорить на украинском без страха. Но понимание того, что я дома, приходило еще дня три-четыре. Сначала я ночью не спал, было спокойнее днем, потому что думал, что сейчас усну, проснусь и снова где-то там. Сейчас уже нормально. Время от времени разное снится, но то такое. Уже лучше.
Сегодня помогает поддержка друзей. Когда вернулся и снял "сторис", то начали писать:
– О, бродяга, привет. Вернулся!
Сразу после возвращения меня лечили. 27 июня впервые поставили на ноги. Сейчас идет процесс реабилитации, учат ходить, в частности, приучают к этому мозг.
Пока все это оплачивает государство. Впрочем, когда закончится определенный этап реабилитации, то потребуется уже за свой счет ходить в бассейн, на тренажеры, покупать соответствующие лекарства и витамины, чтобы полностью выздороветь.
Сейчас у меня главный план – выздороветь и дождаться решения врачей, могу ли я дальше служить. Потому что я этого хочу и стремлюсь к этому. Но моего желания мало, решение за врачами. Потом в любом случае буду заниматься деятельностью, которая будет приближать нашу победу. Или военная служба, или волонтерство, или работа в администрациях…
Лозунг "Украина превыше всего" не просто лозунг. Это стиль жизни.
* * *
Помочь Глебу Стрижко можно по этим реквизитам:
Приват Банк:
5168 7574 2495 4958
5168 7520 1572 7517
- для переводов в долларах: UA713052990262056400933556102 или 4149499373660727
- для переводов в евро: UA363052990262016400933556210 или 5168752015522710
- Mono банка: https://send.monobank.ua/jar/2rDpY6bNGF
- PayPal: hlib.stryzhko@gmail.com